Революция на Альфе Ц

Создалось патовое положение. Харкинс удерживал животное на расстоянии вытянутой руки. Оно билось и плевалось в бессильной злобе, но не могло достать до него. Однако Харкинс не смел его отпустить, при этом понимая, что его силы не бесконечны.

Животное напирало, заставляя его медленно пятиться. Харкинс чувствовал, как мышцы плеч дрожат от напряжения. Он резко дернул на себя палку, и животное взвыло от боли. Вторая голова заскрежетала зубами.

Сверху раздались странные птичьи крики. Харкинс глянул вверх и увидел ряд спокойных пташек с ярким оперением, ждущих на толстой ветке дерева. В их клювах блестели зубы, и они вообще не были похожи на птиц, каких он когда-либо видел, но Харкинс инстинктивно знал, какую роль они исполняют в лесу. Это были стервятники, готовые взяться за дело, как только чья-либо сторона даст слабину.

А это произойдет весьма скоро. Харкинс знал, что не сможет долго удержать яростное животное. Пальцы его уже дрожали, и вскоре он не сможет удерживать свою дубинку. А затем...

Откуда-то сверху метнулась блестящая металлическая рука, и давление на дубинку резко исчезло. Харкинс удивленно смотрел, как эта рука уносит его противника вверх.

Он последовал за ним взглядом. Перед ним стоял робот — безликий, бесчеловечный — и рассматривал свирепого зверя, сжимая его своей металлической рукой. Харкинс замигал. Он был так увлечен борьбой, что не слышал, как приближается робот.

Робот схватил зверя за обе глотки и разорвал пополам, затем небрежно бросил еще дергающееся тело в кусты, где оно через мгновение замерло. А затем робот продолжил свой путь через лес, в то время как стервятники слетели с дерева и набросились на свой приз.

Харкинс, тяжело дыша, опустился на гнилой пень. Его уставшие руки сильно и неудержимо дрожали.

Все выглядело так, словно робота послали убить хищника, и, выполнив задание, он теперь возвращался на свою базу, не испытывая ни малейшего интереса к Харкинсу.

Я просто пешка, внезапно подумал Харкинс. Осознание этого поразило его, и он резко упал духом. Разумеется, это и был ответ: пешка. Им управляли. Его вырвали из одной эпохи и поместили сюда. Затем принесли в деревню Джорна, выгнали оттуда, а потом подвергли смертельной опасности. Эти ужасные мысли на несколько минут отняли у Харкинса все его силы. Он знал свои слабости, но предпочитал думать о себе как о хозяине своей судьбы. И вот теперь он явно не был таким хозяином.

Ну ладно... И куда мне теперь?

Никто не ответил. Решив, что мастер марионеток занят чем-то другим на шахматной доске этого мира, Харкинс поднялся на ноги и медленно пошел вглубь леса.

Теперь он шел еще осторожнее, бдительно озираясь при каждом шаге. Вряд ли робот будет всякий раз спасать его.

Лес снова выглядел спокойным. Харкинс шел, шаг за шагом углубляясь все далее и далее в сердце джунглей, оставив деревню Джорна далеко позади. Приближался полдень, и Харкинс опять начал уставать.

Найдя бьющий из скалы ключ, Харкинс с благодарностью опустился у самой воды. Она выглядела свежей и чистой. Харкинс опустил руку, чувствуя освежающую прохладу, и намочил пальцы. Вытащив руку, он осторожно провел ею по губам. На вкус вода была хорошей, но Харкинс с сомнением наморщил лоб.

— Давай, пей, — внезапно раздался сухой голос. — Это отличная вода.

Харкинс немедленно вскочил на ноги.

— Кто это сказал?

— Я сказал.

Харкинс завертел головой.

— Я никого не вижу. Где ты?

— Здесь, на скале, — ответил голос. — Да здесь же, глупый.

Харкинс повернулся в сторону голоса и увидел хозяина голоса.

— Кто... Кто ты такой?

— Люди называют меня Наблюдателем, — был дан спокойный ответ.

Наблюдатель стоял на огромной скале, из расщелины в основании которой вытекал ключ. Харкинс увидел человека — или что-то похожее на человека — серовато-зеленого, с морщинистой кожей, бледными слепыми глазами и крошечными безвольно висящими, словно без костей, руками. У него был гротескно широкий рот, искривленный в какой-то гримасе. Возможно, он считал ее усмешкой.

Харкинс в удивлении и страхе шагнул назад.

— Да, я не симпатичен, — сказал Наблюдатель. — Но тебе не нужно убегать. Я не причиню тебе вреда. Иди напейся, а затем мы сможем поговорить.

— Нет, — с испугом сказал Харкинс. — Кто ты такой? И что делаешь здесь?

Толстые губы существа скорчились в ужасной ухмылке.

— Что я делаю здесь? Я нахожусь здесь уже больше двух тысяч лет. Я мог бы спросить, что здесь делаешь ты?

— Я... Не знаю, — сказал Харкинс.

— Я знаю, что ты не знаешь, — насмешливо сказал Наблюдатель и громко захихикал, а его мягкий бледный живот неприлично заколыхался. — Разумеется, ты не знаешь! И как я мог ожидать, что ты будешь знать?

— Мне не нравятся загадки, — сказал Харкинс, чувствуя злость и одновременно с этим какую-то странную нереальность беседы. — Кто ты?

— Когда-то я был человеком. — Внезапно его тон изменился. — Вернее, мои родители были людьми. А я — нет.

— Родители?