Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Шестнадцать лет спустя более опытный художник исторического жанра Бенджамин Уэст написал ту же сцену, придав ей черты готического кошмара в стиле Генриха Фюсли[221] или Уильяма Блейка. Во многих отношениях его видение короля Лира близко видению Уилсона, однако драматические фигуры и средства выразительности свидетельствуют о колоссальных изменениях в эмоциональной сфере: мир неоклассической сдержанности ушел в прошлое, теперь в искусстве правило неистовство романтизма. В работе Уилсона Лир – типичный герой XVIII века, подверженный сентиментальным настроениям; в трактовке Уэста король вне себя от горя. Он указывает на грозовое небо, словно прося оставить ему там место, при этом лицо его выражает не только страх, но и мольбу. Полотно было размером примерно 12 на 9 футов (3,66 на 2,74 м) и словно довлело над зрителем. Картина вошла в коллекцию Шекспировской галереи, основанной весной 1789 года олдерменом Джоном Бойделлом на улице Пэлл-Мэлл в знак уважения к великому национальному гению и в ответ на новую моду на возвышенную патетику. Пробуждавшиеся чувства вполне естественно перекликались с сильнейшим воодушевлением, с которым несколько десятилетий назад проповедники методистских церквей обращались к своей пастве. Про самого Гаррика говорили, что он создал «новую религию». Эпоха здравого смысла и сатиры одновременно была эпохой экзальтированного восторга.

Нельзя не заметить странное совпадение: в 1788 году, когда Уэст написал эту картину, настоящий король сошел с ума. Георг III вдруг начал быстро и бессвязно говорить, то и дело впадая в беспамятство. К этому времени Бенджамин Уэст уже хорошо знал короля. В 1772 году Георг III назначил его придворным художником исторического жанра, и тот написал два портрета своего высокопоставленного покровителя. Он наблюдал за королем в течение нескольких лет, поэтому нетрудно поверить, что какие-то черты Георга проявились в исступленной фигуре короля Лира. Осенью 1788 года Уэст представил монарху новый набросок Виндзорского замка, на котором по какой-то причине автор изобразил льва. Король настоял на том, что зверь скорее напоминал собаку, и тотчас нацарапал что-то на изображении, а затем нарисовал собственный рисунок. Все это он делал чрезвычайно энергично, при этом беспрерывно и возбужденно бормоча. Дела шли не лучшим образом.

Вся эпоха была словно охвачена безумием. «Английская болезнь» – так стали называть сумасшествие, которое шло об руку с другим душевным расстройством – меланхолией. Причины болезни усматривали в природной чувствительности и богатой фантазии англичан, которые были обречены жить на острове с духами и привидениями. Про самого Гаррика говорили, что он нарочно наведывался в психиатрическую больницу Бедлам, чтобы изучать речь и поведение душевнобольных. Он хотел привнести каплю естественности в искусство того времени. Один критик, посмотрев спектакль с его участием, отметил: «Поскольку сумасшествие определяется как здравое суждение, основанное на ложных принципах, в действиях и словах сумасшедшего есть некая последовательность». Гаррику вполне удалось передать это. По воспоминаниям одного современника: «Гаррик мог в совершенстве передать мгновенное переключение от одного сильнейшего чувства, обуревающего человека, к другому: так, он в мгновение переходил от безудержной ярости к невозмутимому спокойствию». Внимательно изучив полотно Уэста, критик Джордж Камберленд предположил, что «безумие короля вызвано скорее нежными чувствами, нежели безудержными страстями; или же это возвышенные чувства, пронизанные безудержностью безумия».

Начались споры об истоках сумасшествия Лира. Было ли оно вызвано шоком от потери власти? Или виной всему гнев на неблагодарных дочерей? Высшие сословия XVIII века были большими поклонниками безумия.