Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Премьера «Оперы нищего» состоялась 29 января 1729 года в Королевском театре в Линкольнс-Инн-Филдс[107] (не путать с Королевским театром на Друри-Лейн). Постановка вызвала небывалый общественный резонанс: спектакли шли 62 вечера подряд, в то время как другие пьесы, как правило, показывали не больше недели. Сюжет оперы состоит в том, что две молодые женщины влюблены и даже считают себя женами одного и того же находчивого проходимца по имени Макхит (что означает «сын вересковой пустоши»). Полли Пичем, дочь торговца краденым, и Люси Локит, дочь надзирателя Ньюгейтской тюрьмы, борются за его любовь. Действие пьесы разворачивается среди таверн и камер Ньюгейта, в которых полно воров, сутенеров, проституток и прочих представителей низших слоев общества. Отовсюду слышны лишь бранные слова и выражения грубых чувств, а сетования влюбленных приправлены двусмысленностями и сатирой. Пьеса производила неизгладимое впечатление, она была глотком свежего воздуха (если это выражение уместно в отношении столь тлетворной обстановки) в эпоху скучных до боли постановок с ходульным морализаторством во главе.

Тот факт, что основные события повествования разворачиваются в Ньюгейтской тюрьме, лишний раз подтверждает, насколько важное место она занимала в сознании британцев XVIII века. Ее знал каждый – если не по виду и запаху, то уж точно из-за ее репутации. Название Ньюгейтской тюрьмы стало нарицательным и обозначало любое место заключения, а «ньюгейтская птаха» (Newgate bird) – любого уголовника. Здание, пусть и в разных ипостасях, простояло на одном месте шестьсот лет и было перестроено лишь в 1770 году. К тому времени оно вдохновило авторов на создание стольких стихов и пьес, сколькими не могло похвастаться ни одно другое здание в Англии. Все персонажи «Оперы нищего» вращаются вокруг тюрьмы, словно это их черное солнце. Неудивительно, ведь самые известные личности Лондона XVIII века прочно ассоциировались с этим местом.

Так, например, персонаж отца Полли, Пичем, списан с Джонатана Уайльда. Это был скупщик краденого и знаменитый «охотник на воров», который имел обыкновение сдавать властям ненужных, неумелых или покалеченных членов своей банды за символическую плату 40 фунтов. Он организовывал кражи, а затем размещал объявления об украденных вещах в газетах, получая, таким образом, вознаграждение за собственное преступление. Такая практика была довольно распространенной в то время, однако Уайльд стал в ней настоящим виртуозом. Его повесили в 1725 году, однако его слава была так велика, что спустя восемнадцать лет Генри Филдинг написал его предполагаемую биографию под названием «История жизни покойного Джонатана Уайльда Великого» (The Life of Mr Jonathan Wild the Great). Уайльд был хитрым и жестоким, а время пошлым и безжалостным. Его фамилия – Уайльд (англ. wild – «дикий») – в полной мере отражала его характер. Сам Филдинг отзывался о Лондоне XVIII века как о диком месте, сравнивая его с «бескрайним лесом, в котором вор мог укрыться так же надежно, как дикий зверь в пустынях Аравии или Африки».

Главный герой или, скорее, антигерой оперы по имени Макхит – пройдоха и бандит. Это была, пожалуй, одна из самых распространенных профессий в XVIII веке. И хотя Гей изображает Макхита жалким существом, полностью зависимым от бутылки, сам по себе образ разбойника и проходимца зачастую ассоциировался с рыцарем-авантюристом, джентльменом с большой дороги и даже человеком слова и чести. Своих жертв он выбирал среди тех, на кого указывали хозяева гостиниц или бармены – «на кого стоит посмотреть» или с кем «стоит поговорить».

В дневнике Хорас Уолпол вспоминал, как однажды «всадник в черном» остановил почтовую карету, в которой писатель ехал с некоей леди Браун. Разбойник потребовал у дамы кошелек, успокоив ее при этом: «Не бойтесь. Я не причиню вам вреда. – И добавил: – Даю слово, что я вас не трону». Получив желаемое, грабитель перед тем, как ускакать прочь, сказал: «Премного благодарен. Спокойной ночи». Пожалуй, так выглядело типичное ограбление XVIII века, хотя нарушителей закона все равно ждала виселица. Гей приложил руку к тому, чтобы обелить репутацию воров и проституток. Один из современников как-то заметил: «Грабители и продажные женщины нашего городка – это отнюдь не романтические фигуры, однако поэт придал этим мужчинам живость и благообразие, а женщинам – красоту и привлекательность. Кроме того, он напустил такой флер романтики и сентиментальности, что даже Ньюгейт стал похож на лучший курорт со всеми удовольствиями». Однако лишь звон монет и шелест купюр могли доставить истинную радость.