Часть живущих в «Люксе» работали не в институте №205, а редакторами, авторами, дикторами и контролерами на службе подслушивания при московском радиоцентре, или же лекторами и инструкторами в лагерях военнопленных, но, прежде всего, в антифашистских школах. Если в конце 1941 года гостиница «Люкс» почти совершенно опустела, то теперь она снова была переполнена. На всякий случай были даже освобождены и переданы в распоряжение иностранных работников пристройки во дворе. Эти пристройки были не так комфортабельно обставлены и предназначались для сотрудников второстепенной важности. Здесь уже не било отдельных комнат. Жили по три, четыре или даже по пять человек в одной комнате.
Я также был помещен в одной из пристроек. Несмотря на роспуск Коминтерна наша комната была сплошным «интернационалом». Я жил вместе с турком, испанцем, немцем и одним, необычайно подвижным, португальцем Феррейра. Он был в то время единственным португальцем в Советском Союзе и составлял португальские передачи для московского радио.
В то время, как все мои товарищи по комнате усердно работали, мне нечего было делать. В немецком партийном представительстве, вероятно, ожидали, пока в Москву не прибудут все участники немецкой группы школы Коминтерна.
В «Люксе» я снова встретил Ганса Мале, который был, как всегда, в хорошем настроении и весело со мной поздоровался.
— Ну что, опять в Москве? Времена Караганды прошли?
— Да, я возвратился примерно неделю назад и вот теперь жду назначения. Может быть ты расскажешь мне какие‑нибудь новости?
— Простите меня, милостивый государь, но это звучит несколько странно, когда ко мне обращаются на «ты». Вы не должны забывать, что в Национальном комитете «Свободная Германия» мы не привыкли к такому тону!
Он сказал это так торжественно и настолько серьезно, что я испугался и пробормотал какое‑то извинение. В ответ он только рассмеялся.
— Это просто шутка. Встречаясь здесь, мы можем оставаться по–прежнему старыми друзьями. Хочешь посмотреть наш первый номер газеты?
Еще бы! Конечно, я этого хотел! Больше всего тогда меня интересовал этот Национальный комитет. Он дал мне первый номер газеты «Свободная Германия», и я с удивлением увидел на первой странице сверху и снизу черно–бело–красные полосы.
Я был совершенно ошеломлен.
— Скажи‑ка, Ганс, эти черно–бело–красные полосы случайны или это должно служить символом?
При всей «борьбе против сектантства» я не ожидал, что в Москве когда‑либо согласятся на цвета черный–белый–красный.
— Нет, это не случайность. Движение «Свободной Германии» не просто продолжение антифашистского движения в обычном смысле, а, как ты, вероятно, уже увидел в воззвании, ставит себе цель соединить все силы против Гитлера, включая и немцев–националистов, консерваторов и, даже, национал–социалистов, если они стоят в оппозиции к Гитлеру. Моя заинтересованность побудила его, очевидно, раскрыть больше, чем полагалось.
— Перед основанием «Национального комитета» состоялся целый ряд важных совещаний. Сначала движению «Свободная Германия» предложили черно–красно–золотое знамя, но советские друзья высказали некоторое опасение. Особенно против этого возражал Мануильский. Черно–красно–золотое знамя, говорил он, напоминает Веймарскую республику — время слабости, кризиса и безработицы и это стеснит движение. Черно–бело–красное знамя гораздо лучше, так как оно очень популярно и в офицерском корпусе вооруженных сил Германии и будет действительно способствовать расширению фронта национального движения.
Когда я уже собрался уходить, Ганс Мале задержал меня еще раз.
— Скоро будет решен вопрос твоей дальнейшей деятельности. Послезавтра должен придти пароход из Уфы и тогда будет созвано совещание всех курсантов немецкой группы школы Коминтерна. «Пароход из Уфы» был одной из главных тем разговоров в гостинице «Люкс». Каждый знал, что за этим кроется. Дело шло о возвращении последних, в свое время эвакуированных в Уфу, партийных руководителей и сотрудников Коминтерна и выпускников школы Коминтерна в Кушнаренкове.
Некоторые из нас пошли к месту причала парохода. К удивлению всех пароход пришел во время. Встреча была радостной. На палубе стоял Бернгард Кёнен и радостно махал мне рукой.
— Ну, что нового в Москве?
— Первый номер газеты «Свободная Германия». Между прочим, движение имеет свое знамя.
— Какое?
— А ну‑ка, Бернгард, угадай! Он немного подумал.
— Не думаю, что красное знамя. Вероятно, Национальный комитет решил взять черно–бело–золотое знамя.
— А вот и не угадал, — заметил я смеясь, — Национальный комитет принял черно–бело–красное знамя.
Бернгард вдруг стал серьезным.
— Ведь это абсурд. Этого не может быть. Такими вещами не шутят.
— Но я тебе говорю совершенно точно, Бернгард. У Национального комитета действительно черно–бело–красное знамя.
Бернгард рассердился всерьез. Он все еще думал, что воспитанник школы Коминтерна разрешает себе скверные шутки.
Он отвернулся от меня со злым лицом, и я не знаю, что он подумал или сказал, когда убедился, что «Свободная Германия» действительно приняла цвета знамени вильгельмовской кайзеровской империи.