Революция отвергает своих детей

Рудольф Гернштадт о себе рассказывал мало. Прочтя его первые статьи, я был просто восхищен. Они были какими‑то совершенно «другими». Когда я рассказал о своем восхищении остальным редакторам, они посмеиваясь заметили, что он был раньше иностранным корреспондентом «Берлинер тагеблат» в Варшаве. Чем он занимался в Советском Союзе было покрыто мраком неизвестности не только для меня, но и для других редакторов. Я знал только, что он был женат на красивой русской женщине, Вале, которая, как и я училась в Московском государственном институте иностранных языков. В отличие от других редакторов, он не жил в гостинице «Люкс» и, как видно, был более связан с советскими инстанциями, чем с эмигрантским руководством КП Германии.

На протяжении многих лет, которые я до того провел в Советском Союзе, мне уже несколько раз приходилось встречаться с таким типом безличного партийного работника. Это были, как правило, люди, которые достигли высокого положения своей жестокостью. Они обычно не выделялись высоким умственным уровнем или особенной интеллигентностью. Что меня всегда удивляло в Гернштадте, это смесь западно–европейской наружности, западной манеры одеваться, западного стиля в статьях, необыкновенного ума с холодной жестокостью, которая только слабо прикрывалась подчеркнутой вежливостью в обхождении с людьми.

Сначала мне казалось, что наша газета не подлежит цензуре. Правда, для того времени это было маловероятным. Для советских условий мы и так имели относительно большую свободу, но совсем без цензуры все‑таки дело не могло обойтись.

В начале сентября 1943 года Гернштадт вызвал меня к себе.

— Я попросил бы Вас отнести эти оттиски в гостиницу «Люкс» для просмотра. — Он назвал мне номер комнаты.

— Кто же должен их просмотреть?

— Спросите Эрне Гере.

Ничто другое не могло меня так удивить, как это сообщение. Я предполагал, что наша газета проходит цензуру или в 7–ом отделении Главного политуправления Красной армии, которое занималось вопросами пропаганды в германской армии, или одним из представителей ЦК ВКП(б). Теперь же выяснилось, что судьбу газеты немецкого Национального комитета решает член руководящего ядра венгеркой компартии в Москве Эрне Гере.

С Гере, ему было тогда 45 лет, мне приходилось часто встречаться. Иногда он навещал и нашу редакцию. То, как к нему относился Гернштадт, показывало, что он пользовался тогда большим влиянием. У него была привычка давать важнейшие политические указания в форме беседы, часто как бы невзначай, и только в интонации слегка звучала подчеркнутость. Манера, с которой он брал в руки оттиски, откладывал в сторону целые страницы и находил сразу важные политические места, иногда с улыбкой зачеркивал какое‑либо слово или заменял его другим, более метким, поражала меня всякий раз.

Те короткие разговоры, которые мы вели друг с другом, его исключительное понимание германских проблем, его тонкое политическое чутье, которое он обнаруживал при просмотре нашей газеты, хорошо сохранились в моей памяти.

Эрне Гере жил в Советском Союзе с 1923 года и играл ведущую роль в аппарате Коминтерна. Во время гражданской войны он был в Испании. Вернувшись в Советский Союз, он в течение всей войны, наряду со своей деятельностью в руководстве венгерской компартии, был не только политическим советником немецкого Национального комитета «Свободная Германия», но и играл, вероятно, важную роль при выработке политических директив коммунистическим партиям других стран. С 1945 года он бессменно принадлежал к ядру венгерского партийного руководства и занимал важные министерские посты в правительстве. Очень возможно, что Эрне Гере, которого можно считать одним из способнейших людей в стране восточного блока, и сегодня не ограничивает свою деятельность одной только Венгрией.