Революция отвергает своих детей

Виктора Штерна я тоже знал по Москве. В двадцатых годах он играл важную роль в чехословацкой компартии и был делегатом чехословацкого парламента. В 1944 году, когда я бывал в его доме в Москве (он был одним из немногих, не живших в отеле «Люкс»), еще было неясно, в какой стране он будет проводить работу после победы над Гитлером. Но его командировали не в Чехословакию, а в Германию, где он дослужился до профессора, написал работу о диалектическом материализме[20] и затем вторую — «Сталин как философ». В Высшей партшколе он заведовал философским факультетом.

С заведующим кафедрой политической экономии Альфредом Лемницом я до тех пор не был знаком; годы нацизма он провел в Германии в тюрьме.

Все четыре заведующих факультетами были из КПГ — Высшая партшкола была одним из немногих учреждений, в которых уже тогда не придерживались паритета при распределении мест между бывшими социал–демократами и бывшими членами компартии. Чтобы изобразить хотя бы «символическое равенство», директору партшколы Рудольфу Линдау был дан впридачу симпатичный, скромный, престарелый социал–демократ, в роли его заместителя, а именно Пауль Ленцер, работавший долгие годы в культотделе СДПГ и в Обществе трезвости. Конечно, против преобладания коммунистов в партшколе он ничего не мог сделать. Он вынужден был ограничиваться тем, что время от времени читал доклады и заботился о культурно–просветительных мероприятиях в партшколе.

Здесь я снова встретил Вальтера Кёппе из «группы Ульбрихта», которого тем временем, успели перевести с политической работы на место завхоза Высшей партшколы. Здесь он чувствовал себя великолепно, хотя ревниво следил за тем, чтобы его величали «товарищ директор».

Поразмыслив, я выбрал исторический факультет и начал изучать методы работы в высшей «кузнице партийных кадров».

С первых же дней мне бросилась в глаза разница в сравнении со школой Коминтерна. Оборудование Высшей партийной школы СЕПГ в Либенвальде в 1947 году было образцовым, лучшим даже, чем в школе Коминтерна в 1942–43 годах. Несмотря на голодное время, питание было отличное. Курсанты получали карманные деньги, а семьям продолжали выдавать зарплату с места работы курсанта[21].

Дисциплина в то время — осенью 1947 года — была далеко не такой строгой, как в школе Коминтерна. Курсанты имели право переписки и могли ездить по выходным дням в Берлин. Территорию школы можно было покидать также и в рабочие дни. Правда, были вечера критики и самокритики, но они никак не могли идти в сравнение с тем, что я пережил в школе Коминтерна. Семинары также не были столь строгими. «Ошибочные взгляды» и «неправильные» формулировки, правда, подвергались резкой критике, но в то время они не влекли за собой немедленного удаления из школы и исключения из партии.

Школа показалась мне, — по сравнению со школой Коминтерна, — почти либеральной. Курсанты, у которых не было возможности такого сравнения и которые не имели представления о том, как будет выглядеть партшкола через несколько лет, были другого мнения.

— Мне кажется, что я здесь нахожусь в смирительной рубахе, — стонал один бывший социал–демократ.

Он рассказывал мне о прежних социал–демократических курсах. После этого я его понял.

Разница между Высшей партийной школой имени Карла Маркса и школой Коминтерна была не только в сравнительно более свободной атмосфере, но и в методах обучения. В школе СЕПГ не изучали ни военного дела, ни методов нелегальной работы. Теоретическая же подготовка была в ней частично более основательной, чем в школе Коминтерна.

По философии курсантам давалось сначала общее понятие о всемирной истории философии; только после этого начиналось подробное изучение марксистско–ленинской философии.

По политэкономии прорабатывались глава за главой «Капитал» Карла Маркса, выдержки из экономических работ Гильфердинга и Розы Люксембург, ленинская теория империализма и политэкономия социализма.