Однако новость о том, что именно человек демонстрирует нейрогенез взрослых в полосатом теле, подействовала как бомба{39}
. Причем в буквальном смысле, потому что доказательство этого опять было основано на углеродной датировке по методу исследовательской группы вокруг Йонаса Фрисена из Стокгольма, где повышенное содержание изотопа углерода-14 в атмосфере Земли после наземных ядерных испытаний использовалось, чтобы подтвердить возраст клеток (см. раздел «Как нейробиологи бомбу полюбили»). Значит, у человека нейрогенез взрослых представлен не в меньшем объеме, чем у других млекопитающих, – у нас даже на одну зону нейрогенеза больше! Клетки-предшественницы из человеческой субвентрикулярной зоны по пути в обонятельную луковицу отклоняются в сторону и мигрируют в полосатое тело, где из них развивается определенный вид интернейронов – как ни загадочно, другой, чем тот, что был описан после инсульта у крыс. Выглядит так, как будто в ходе эволюции потенциал нейрогенеза, заложенный в субвентрикулярной зоне, стал использоваться иначе, возможно, потому, что потребность в данном явлении в обонятельной луковице у человека очень мала. Однако это не объясняет, почему только у нас он реализуется в полосатом теле. Можно было сделать и то и другое! Что такого есть в человеческом стриатуме, что здесь понадобился этот особый вид пластичности?В заключение можно сказать, что первая статья о нейрогенезе взрослых в полосатом теле у человека была примечательно обширной и подробной и сразу предвосхитила массу возможных вопросов. Но это сообщение – единственное на фоне множества данных, полученных на других видах, и согласно этим данным, у них все обстоит иначе.
И все-таки третья зона нейрогенеза?
Гипоталамус – небольшая структура в мозге, которая действует как центральный пункт управления для разнообразных гормональных систем нашего тела, в первую очередь для гормона роста и гормонов стресса. В последние годы накапливаются данные, согласно которым в этой зоне тоже мог бы протекать нейрогенез взрослых, по крайней мере у грызунов. Это неким интересным образом связывают с управлением аппетитом (за которое тоже отвечает гипоталамус). А в стенке желудочка здесь обнаружили особую клетку – по-видимому, стволовую клетку для данного вида нейрогенеза взрослых. Все это очень любопытно, но исследователи не спешат открывать ящик Пандоры и объявлять гипоталамус третьей зоной нейрогенеза у млекопитающих. Для этого мы еще слишком мало знаем.
Птицы
Когда после крыс, на которых Альтман проводил свои первые опыты, стали рассматривать другие виды животных, картина усложнилась. Уже птицы Ноттебома, а тем более последующие исследования на рыбах и многих других позвоночных совершенно ясно показали, что в животном мире в нейрогенезе взрослых нет ничего необычного. Особенным в сообщениях Ноттебома был не тот факт, что обнаружили нейрогенез взрослых – в птичьем мозгу он встречается буквально повсюду. Гораздо важнее была особая связь с обучением пению, о которой мы узнали в начале этой книги.
Насколько распространен нейрогенез взрослых, Ноттебом сначала своими работами не установил, это выяснилось лишь с течением времени. Как бы то ни было, в конце концов мы узнали, что для мозга птиц это совершенно нормальное явление. Что касается нейрогенеза в области мозга, которая отвечает за обучение пению, здесь тоже обнаружилось нечто неожиданное: зебровые амадины, которые учатся петь лишь один раз, а не ежегодно, точно так же демонстрируют нейрогенез взрослых в соответствующих областях, но уже без всякой красивой связи с обучением и забыванием. Что это – данные, которые портят картину, или любопытная хорошая новость? Интереснее ли рассматривать нейрогенез взрослых как исключительное свойство или как повсеместное явление?
Канарейки вызвали к себе такой интерес, потому что казалось, что они используют новые нервные клетки для обучения; но другие певчие птицы этого не делают, хотя демонстрируют нейрогенез взрослых в том же объеме. В остальном у птиц его также удалось подтвердить в той зоне мозга, которая более-менее соответствует гиппокампу млекопитающих. У черношапочных гаичек Ноттебом нашел признаки того, что это явление связано с запоминанием и вспоминанием многочисленных мест, где птица делала запасы на зиму. Конечно, она не запоминает все эти места, или, по крайней мере, не может вспомнить их все до единого. На самом деле птицам и приходится делать так много запасов, потому что у них не идеальная память. Очевидно, механизм, который повышает эффективность в этом деле, дает им преимущество. Знание – сила.