Революционерам. Антология позднего Троцкого

Шахтман явно не отдает себе отчета в различии между абстрактным и конкретным. Стремясь к конкретности, наше мышление оперирует абстракциями. Даже «эта», «данная», «конкретная» собака есть абстракция, потому что она успеет измениться, например, опустить хвост, в тот «момент», когда мы указываем на нее пальцем. Конкретность есть понятие относительное, а не абсолютное: то, что конкретно в одном случае, в другом оказывается абстрактным, т.е. недостаточно определенным для данной цели. Чтобы получить понятие достаточно «конкретное» для данной потребности, надо сочетать воедино несколько абстракций – как для того, чтобы воспроизвести в фильме кусок жизни, которая есть движение, надо скомбинировать ряд неподвижных фотографий. Конкретное есть комбинация абстракций – не произвольная или субъективная комбинация, а такая, которая отвечает законам движения данного явления.

«Интересы международной социалистической революции», к которым апеллирует Шахтман против классовой природы государства, представляют в данном случае худшую из абстракций. Вопрос, который нас занимает, как раз ведь в том и состоит, на каком конкретном пути можно служить интересам революции. Не мешает также вспомнить, что социалистическая революция имеет своей задачей создать рабочее государство. Прежде чем говорить о социалистической революции, нужно, следовательно, научиться различать такие «абстракции», как буржуазия и пролетариат, капиталистическое государство и рабочее государство.

Поистине, напрасно Шахтман тратит свое и чужое время на доказательство того, что национализованная собственность не определяет «сама по себе», «автоматически», «прямо», «непосредственно» политику Кремля. По вопросу о том, какими путями экономический «базис» определяет политическую, правовую, философскую, художественную и пр. «надстройку», существует богатая марксистская литература. Взгляд, будто экономика прямо и непосредственно определяет творчество композитора или хотя бы вердикты судьи, представляет старую карикатуру на марксизм, которую буржуазная профессура всех стран неизбежно пускала в ход, чтобы прикрыть свою умственную импотенцию165.

Что касается непосредственно занимающего нас вопроса: о взаимоотношении между социальными основами советского государства и политикой Кремля, то напомню забывчивому Шахтману, что уже 17 лет, как мы стали открыто устанавливать возрастающее противоречие между заложенным революцией фундаментом и тенденциями правительственной «надстройки». Шаг за шагом мы следили за ростом независимости бюрократии от советского пролетариата и за ростом ее зависимости от других классов и групп, как внутри страны, так и вне ее. Что именно Шахтман желает прибавить в этой области к тому анализу, который уже проделан?

Однако если экономика определяет политику не прямо и непосредственно, а лишь в последней инстанции, то она все же определяет ее. Именно это марксисты утверждают в противовес буржуазным профессорам и их ученикам. Анализируя и обличая возрастающую политическую независимость бюрократии от пролетариата, мы никогда не упускали из виду объективные социальные пределы этой «независимости», именно национализованную собственность, дополняемую монополией внешней торговли.

Поразительное дело! Шахтман продолжает поддерживать лозунг политической революции против советской бюрократии. Вдумывался ли он когда-нибудь серьезно в смысл этого лозунга? Если бы мы считали, что социальные основы, заложенные Октябрьской революцией, «автоматически» проявляются в политике правительства, зачем тогда понадобилась бы революция против бюрократии? С другой стороны, если бы СССР окончательно перестал быть рабочим государством, дело шло бы не о политической революции, а о социальной. Шахтман продолжает, следовательно, защищать лозунг, который вытекает: 1) из характера СССР как рабочего государства и 2) из непримиримого антагонизма между социальными основами государства и бюрократией. Но, повторяя этот лозунг, он подкапывается под его теоретические основы. Не для того ли, чтобы еще раз продемонстрировать независимость своей политики от научных «абстракций»?

Под видом борьбы с буржуазной карикатурой на диалектический материализм Шахтман открывает настежь двери историческому идеализму. Формы собственности и классовый характер государства оказываются у него фактически безразличны для политики правительства. Само государство выступает как личность неизвестного пола. Утвердившись на этом фундаменте из куриных перьев, Шахтман очень внушительно разъясняет нам – ныне, в 1940 году, – что, помимо национализованной собственности, существует еще бонапартистская сволочь и ее реакционная политика. Как это ново! Не показалось ли Шахтману случайно, что он попал в детскую комнату?

Шахтман пытается заключить блок также и с Лениным