Режиссер Советского Союза

Фурцевой плакаты явно понравились, она еще несколько раз их пересмотрела. И вообще, она как-то сразу подобрела. Это навело меня на мысль, что победы над системой не было. Просто если бы я дал слабину, то пахал на некоторых товарищей бесплатно.

— Что во второй папке? — спрашивает министр, все еще разглядывая плакаты.

— Мои мысли по некоторым вещам нашей культуры. Про всяких неформалов, запрещаемых писателей и художников.

— Зачем тебе это? — от былого благодушия Екатерины Алексеевны не осталось и следа.

— Мне кажется, что государство совершает огромную ошибку. Народ все равно читает запрещенную литературу, в квартирах устраиваются выставки и даже концерты. Какой смысл загонять все это в подполье? Ведь на этом можно заработать неплохие деньги, грамотно возглавив сам процесс.

— Алексей, ты меня иногда пугаешь своей меркантильностью. Не знаю, откуда это взялось у подмосковного мальчишки, но для советского человека такой подход ненормален. Ты пытаешься все перевести в финансовую плоскость. Но продолжай про неформалов, как ты их обозвал.

Собираюсь с мыслями. Уж очень специфический вопрос я поднял. Но мне действительно хочется помочь своей стране избежать детских ошибок, на которых ее ловила иностранная разведка. Когда я читал про ситуацию с некоторыми товарищами, которым запрещали работать или выдавливали за рубеж, то диву давался. Складывалось впечатление, что всем процессом руководил какой-то вредитель, предатель и идиот в одном лице.

— Начну с художников. По их собственным словам, картины покупают иностранцы и в разных городах Европы устраиваются выставки. Как можно допустить подобное? Пусть это авангардисты или прочие кубисты, но картины имеют хороший спрос. При этом государство бьется за каждый цент, — я чуть не сказал «давится». — А сотни тысяч или миллионы в валюте уходят непонятно куда. Если сейчас советская школа авангардизма в моде и имеет большой спрос в Европе, то его нужно продавать. Тот же Зверев очень интересно пишет, хотя я не любитель подобного стиля. Таких непризнанных талантов в стране немало. У этой ситуации есть и обратная сторона. Заодно проверим — это действительно оценка творчества наших людей западным зрителем или специально провоцируемая ситуация. Мол, проклятые коммунисты гнобят очередного «гения». И гений сразу поймет, что он из себя представляет в плане творчества. Мне кажется, что больше половины этих товарищей бездари и даром никому не нужны. Но из-за жесткой реакции властей и запретов из них искусственно лепят героев.

Выдыхаю и откидываюсь на спинку стула. Делаю глоток уже остывшего чая и смотрю на Фурцеву. Та сидит с непроницаемым лицом. Ведь я сейчас хорошенько критикую и ее епархию. Но надо продолжать.

— Почему не организовать для этих неформалов свою студию или мастерскую, пусть хоть кружок. Заодно всерьез взяться за продажу их работ. Обратите внимание на Оскара Рабина. Как художник он весьма спорен, но это готовый импресарио. Вот пусть и продает работы своих коллег иностранцам, если у него это получается. То же самое касается поэтов из недавно запрещенного СМОГа и прочих оригиналов. Народ тянется к их творчеству, и нецелесообразно запрещать таких популярных деятелей. Наоборот, надо печатать их стихи, в той же «Литгазете». Пусть массовый читатель ознакомится с Губановым и решит для себя, является ли тот новым Есениным. Я считаю, что ему до Сергея Александровича, как до Луны. Вот и наш народ должен сам в этом убедиться. Как вариант — дать всем площадку в Политехе, если не решитесь на издание стихов.

— Может, еще Солженицына напечатать? — опять усмехнулась министр.

— Именно так, — этим меня точно не смутить. — Не просто напечатать, а устроить полемику в обществе, в том числе с участием реально пострадавших людей. Мы же развенчали культ личности и вынесли Сталина из мавзолея.

В 1956 году были реабилитированы тысячи казненных и сотни тысяч выживших. Так чего это замалчивать? Никто же не заставляет виновных каяться или оправдываться. Это определенный этап нашей истории, не самый позорный, кстати. Если враг по фамилии Солженицын хочет об этом написать, так флаг ему в руки. И пусть Варлаам Шаламов или подобный ему товарищ напишет правдивую рецензию на лживые писульки человека, далекого от реалий ГУЛАГа. Тогда не будет более такого ажиотажа вокруг этого графомана и афериста. Только придется самого Шаламова напечатать и еще много кого. Здесь могут возникнуть проблемы. Солженицын просто паяц, а вот реально отсидевшие люди могут сильно повлиять на сознание людей.

Фурцева вздохнула, встала и начала медленно ходить по кабинету. Наконец она пришла к какому-то знаменателю и села напротив.

— Ты не представляешь, сколько раз я пожалела, что связалась с тобой. Куда ты лезешь?