Читаем Режиссерская энциклопедия. Кино Европы полностью

В период т.н. "нормализации" 70-х гг. режиссера отлучают от большого кино, а фильмы арестовывают и "кладут на полку" (вплотьдо "бархатной революции" 1989 т.). Для создаваемых в этот период короткометражных и документальных работ режиссера ("Стройка века", I пр. на МФ короткометражных фильмов в Будапеште, 1973; "Барабанщик Красного Креста", Золотая медаль на таком же фестивале в Варне, 1977; и др.) характерны повышенная экспрессивность, ассоциативность повествования, использование отдельных элементов сюрреализма. Спустя почти 10 лет Я. возвращается в игровой кинематограф картиной "Построй дом, посади дерево", в которой, как отблеск апокалиптических видений фильмов конца 60-х, проходит образ разрушенного очага.

В 80-е гг. Якубиско, и "чокнутый" гений не от мира сего, и опаснейший диссидент, "поющий прежние гимны", и визитная карточка словацкой культуры на международных смотрах, пожалуй, больше других ощутил внутреннюю несвободу. Об этом свидетельствуют как не принесшие ему славы, правда, относительно хорошо оплаченные попытки уйти от большого кино в коммерческий кинематограф (тв- сериал "Измена по-словацки", существующий и как двухсерийный кинофильм), сказки и фильмы ужасов ("Бабушка Вьюга" с Джульеттой Мазиной в гл. роли, "Конопатый Макс и привидения" по роману А.Р. Петерсона "Тетя Франкенштейна, которая оживила искусственного великана по имени Альберт", комедия с тяжеловесным юмором, банальными ситуациями и давно пережившими свой золотой век гэгами) в основном на прусский манер ' и на деньги мюнхенской фирмы "Омниа-фильм", созданной преимущественно словаками-эмигрантами конца 60-х, так и возврат к некоторым темам и отчасти сюрреалистс- кой поэтике собственных арестованных фильмов 60-х гг. в таких картинах, как, скажем, "Сижу на ветке, и мне хорошо", которую, несмотря на ее высокий художественный уровень, трудно назвать шедевром.

Лучшим фильмом 80-х гг. стала экранизация одноименного романа- бестселлера Петра Яроша "Тысячелетняя пчела" (1983). Своеобразная историческая фреска охватывает период с 1887 по 1917 г. Как и книга, фильм стал поиском истоков и корней словацкого народа. И, как в книге, в нем перемешаны трагика и юмор, властвует стихия поэзии, помогающая глубже почувствовать непростую судьбу маленькой нации, живущей в центре Европы. Стиль Я. с его барочно взвихренной фантазией, экспрессией, динамизмом ручной камеры как нельзя больше соответствовал внутреннему видению и интонации автора романа, повествующего о том, как каждодневная, чрезвычайно богатая мелкими событиями карусель жизни, заполненная тяжким трудом, взаимной любовью и уважением, то и дело нарушается внешними событиями. Стихийные бедствия сопровождаются обнищанием, время социальных бурь сменяется первой мировой войной, но все это не может уничтожить подсознательную решимость простых деревенских людей прожить свою жизнь с чувством ее полноты...В "Тысячелетней пчеле" вновь оживают неподражаемая визуальная магия, пульсирующая трагическая сила и один из главных мотивов творчества художника - мотив неестественной абсурдной смерти. Как и прежде, изображение фильма Я. перенасыщено цветом и светом, подобно наркотическим галлюцинациям, кошмарным сновидениям, стихам, рожденным автоматически под влиянием аффекта и в момент аффекта. В то же время в нем сохранена свежесть и резкость детских впечатлений. Стилистику ленты определяет постоянное переплетение натуралистических и поэтических элементов, рождающее специфический вид кинематографической поэтики, близкий к абсурду. Художественные особенности фильма стали основанием для причисления Я. к адептам магического реализма. В его фильмах, как правило, ищут влияние то Маркеса, то Борхеса, с чем никак не соглашается художник, указывая на куда более близкие корни — восточнословацкий фольклор, хотя и измененный авторской фантазией и, возможно, опоэтизированный, но ничего не теряющий из своих особенностей. "Здесы мои корни, здесь моя почва, отсюда все мои "маркесовские" сцены", — утверждает Я.

Воскресившая талант Я. наиболее яркого и самобытного периода творчества, как, впрочем, и память о словацком философском метафорическом кинематографе, о существовании которого успели позабыть по причине его пребывания в полном составе в сейфах министерства внутренних дел Словакии, "Тысячелетняя пчела" (1983) была награждена "За изобразительное мастерство" на Венецианском кинофестивале нестатуарным, но весьма престижным призом "Феникс", присуждаемым жюри культурного центра города Венеции.

Однако прежде, чем стать призером международного кинофестиваля, картина стала контрабандным товаром. В 1983 г., минуя все официальные пути и согласование с Прагой, шеф словацкой кинематографии вывез фильм в Венецию в качестве личного багажа. Иным способом картина просто никогда бы не попала на фестиваль.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное