Режиссёр. Инструкция освобождения

Я разговаривал сам с собой. Эта привычка досталась от матери, как цвет волос, группа крови и врожденные дефекты. Моя мать разговаривала сама с собой, и я разговариваю сам с собой. Это не монологи, а диалоги. Обычно это воображаемый мудак, с которым ругаюсь. Или флирт с воображаемой красоткой. Например, я постеснялся кому-то набить морду или побоялся признаться в любви, а мозги продолжают сочинять, что было дальше, если бы да кабы… В этот раз я разговаривал с малолеткой. Точнее, я слушал, а он говорил. Обычно в таких разговорах слушает воображаемый мудак, ибо ему нечем крыть. Здесь же было наоборот.

Малолетка: «Есть много вещей для рта, их продают в магазинах. Сигареты, конфеты, леденцы на палочке, но сигара что-то особенное, да? Знаешь, что это такое? Табачные колбаски, которые дорого стоят, дороже, чем все остальное для рта».

С эмблемы бара улыбался щекастый парнишка в шляпе. Его пухлые губы сжимали палку дорогой кубинской колбасы.

«Это Аль Капоне, – сказал малолетка. – Главарь чикагской мафии. Альфа-самец – крутой среди крутейших. Он предпочитал сигары всем остальным вещам для рта. На всех фотографиях Аль Капоне с неизменной сигарой в зубах.

Если молодому Капоне добавить морщин, то получится старый Черчилль. Не замечал? Оба предпочитали сигары и были похожи на губастых буржуинов из сказки про Мальчиша-Кибальчиша: маленького мальчика в буденновке, зверски замученного губастыми буржуинами, – такими круглоголовыми, лысыми, пузатыми человечками в черных цилиндрах и фраках.

Кубинские лидеры Фидель Кастро и Че Гевара не были буржуями, они были повзрослевшими кибальчишами, но курили сигары и не стеснялись, ибо знали, что сигара преображает всякого мужчину, делает его мужественным в отражении витрин и на обложках TIME, так же, наверное, как huy во рту преображает женщину, делая ее женственней, а безобразную женщину – желанней.

«Женский ebalnik и член – это вечная тема, как любовь и звездное небо», – так говорил Рокко Сифреди, а он знал, что говорил.

Если Рокко не прав, тогда почему на девушек, делающих минет, хочется смотреть бесконечно, как на пламя свечи, морской прибой и человека, занятого любимой работой? Недаром huy в переводе с монгольского – колбаса, а значит, сигара – это huy табачных листьев. Получается, что самые крутые дядьки, которые курят сигары, – это девушки, сосущие huy? Видимо, это не просто совпадение, ведь и сигарный дым такой же густой и жемчужно-белый…»

Ну все. Хватит.

Он мог долго рассказывать, но это было слишком.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – ответила первая, а вторая промолчала.

– Я здесь сидел. Это моя шляпа.

– Мы знаем, – сказала первая, и я понял, что первая будет говорить, а вторая слушать. – Прикольная шляпа.

– Хотите сигару? – спросил я.

69

Первая взяла сигару и подкурила от моего огонька. Она затянулась, но не так, как затягиваются сигарой. Сигарой не затягиваются. Дым от сигары густой и вязкий, как клей ПВА. Девушка привыкла курить сигареты, а у них дым как ослиная моча по сравнению с темным пивом. Она затянулась, и ей стало дурно. Густой дым глубоко въелся в легкие, так глубоко, что она испугалась, как в первый раз, когда ее лишали девственности. Она замерла. Внутри что-то нарастало, какой-то протест. Вид у нее был такой, словно ее обманули. Обещали одно, а подсунули другое, а она, дура, повелась и теперь не знает, что делать. Возмущаться и плакать? Или облизнуться и жить дальше? Остановка длилась мгновение, мыслей пронеслось миллион. Ее глаза заблестели и покрылись розовым туманом. Миллион микроскопических капилляров лопнул одновременно. Между черенком сигары и резко повлажневшими губами повисла нитка слюны. Сигару она держала как микрофон, но песен не было. Мгновение – и сухой, как треск, душераздирающий кашель вновь запустил мир. Он зашевелился с суетой, какой прежде не было. Девушка подурнела. Из глаз брызнули слезы. Пыль и влажность, повисшая в воздухе, прилипла к волосам. Миленькая свеженькая дурочка превратилась в немытую простоволосую дуру. Нечто мужиковатое проступило в уголках ее рта. Белая кожа вокруг глаз состарилась, на шее выступили вены, пальцы пожелтели от никотина. Сквозь лицо проявилась старая ведьма: ее мать или бабушка, или печать скорой кокаиновой смерти. Все, что скрывалось за тупой красотой молодости, вылезло наружу. Визаж не спасал. Пудра не маскировала, казалась лишней, как мука на потной роже мельника. Нос удлинился и заблестел. Сигара вывернула девчонку наизнанку, показав всем ее возможную старость. Глядя на нее, хотелось сказать: «ФФУУ!»

«Это не сигара, а волшебная палочка. Разоблачающая замаскированных сук», – подумал я.

70

Вторая, видимо, не была сукой. Она хлопала первую по спине и смотрела на меня так, будто я задушил котенка. От этого ее взгляда очень сильно захотелось ей понравиться, но было поздно. Когда происходит что-то не так, как хочется, начинаю зевать. Это сигнал к перезагрузке: пора сваливать.

По пути к выходу увидел свои визитные карточки на полу. Мое имя белым по черному, затоптанное и заплеванное.