Режиссёр. Инструкция освобождения

Я маленький, пяти лет, а не такой, как сейчас. Поэтому чувствую себя маленьким здесь, во сне, а тело взрослое. Давно заметил, что сколько ни взрослей, а пока не гляну в зеркало, все кажется, что мне пять лет, не больше. Вот почему любой мой страх не страшнее волка. Рядом, на прелых шкурах, спят отец и мать. Моя живая сестра не спит. Поддерживает огонь. Странно, но здесь она старше меня, а всегда была младше и умерла в девятнадцать лет. Здесь ей как раз девятнадцать, а мне почему-то пять. Она давно проснулась и ждет, когда проснемся мы. Снаружи ночь, но в пещере безопасно. Прошло, наверное, часа два, как мы уснули, а во сне – уже целая жизнь. В глубине пещеры какие-то люди. Все спят. Их не видно. Силуэты, храп. Успокаиваюсь, когда вижу всех живыми и здоровыми. Потом смотрю: до утра далеко, можно еще поспать. Снова засыпаю, потому что ничего не помню из того, что снилось. Если бы помнил, ни за что бы не уснул.

На воле, бывало, снились кошмары. В тюрьме кошмары не снятся. В тюрьме просыпаюсь в кошмар, а засыпаю в… не знаю, как назвать… во что-то хорошее. Для плохого сна есть название – кошмар, а для хорошего не придумали. Что считать сном, я еще не решил. Там я не помню ничего из этой яви, будто ее нет, а здесь помню разные сны. Там просыпаюсь – и нет тюрьмы, даже исчезли воспоминания о ней. Хожу, живу. Настолько реально, что нет сомнений, а здесь – сплошные сомнения. Сегодня так, а завтра не так. Зыбко, как кисель. Чувства изменяют: глаза, уши, вкус, нюх. Каждый раз по-разному, а там – боль больнее, вкус вкуснее и любовь всем телом, а не головой и членом. Здесь лишь кончиками пальцев, пугливо и брезгливо, а там – без страха, полностью и ни о чем не жалея. Когда просыпаюсь здесь, остается ностальгия за сном, а там – ностальгии не бывает, потому что ничего не помню о том, что здесь. И если там ощущения реальней и я их запомнил, то, может быть, тот мир реальней, чем этот?

77

Я спрашивал любого зэка: хочет ли он так уснуть, чтобы не проснуться? Чтобы исчезла тюрьма и кошмар закончился? Чтобы не было этого сраного порядка, где все устаканивается и обретает свое место, каждый сверчок знает свой шесток, взвеси расслаиваются по плотности, молекулы воды кристаллизуются в правильную снежинку, все отлажено и нет места мятежному, есть только функция и полезность, бесполезный тоже полезный, потому что занимает ячейку бесполезного, играет роль независимого?

Любой отвечал, что да, он, засыпая, мечтает покинуть структуру, которая жует его ржавыми зубами, подгоняет под себя, отсекая ненужное, добавляя нужное, чтобы он был незаметен и выгоден. Он засыпает, чтобы не слышать боль на свежесрезанных местах и не расчесывать уродливые наросты. Или наоборот, страшно до паники уснуть и что-то пропустить. «Забыться» и «не забыться» накатывает волнами. Большое пульсирующее сердце над тюрьмой. Отчаяние сменяется надеждой и наоборот. Зэки живут внутри большой пульсирующей личинки. Сердце тюрьмы. Потом мне сказали, что сердце тюрьмы – это котловая хата, а не то, что я себе придумал.

78

В котловой хате сидит смотрящий за тюрьмой. Он держит общак, так мне сказали. Из котловой хаты, как вены от сердца или паутины от паука, расходятся дороги. Дороги – это связь между хатами. Дорог всего семь. Первая – мокрая, по канализации. Вторая – сухая, по воздуху через решку. Третья – ноги, при помощи продольных и хозобслуги. Четвертая – кабуры, замаскированные дыры в стенах. Пятая – дуйка или вентиляция. Шестая – луна, или светильник, спрятанный в сквозной нише под потолком, и седьмая – … седьмую забыл. Но их семь. Зэки суеверны, и число дорог не случайно. Будь пятерка счастливым числом, дорог было бы пять, а восьмерка… пришлось бы придумать восьмую.

В два часа ночи гул голосов нарастает. Минут сорок все громко разговаривают. Всеобщее возбуждение затухает к трем часам утра. Так каждую ночь. Можно сверять часы. Что-то действует на них извне. Солнце или луна. Прилив-отлив. Физика и химия. Они базарят, не ведая, что подчиняются чужой воле. Самая близкая и явная чужая воля – это воля небесных светил. Неявная – паразит, что прячется в хате и пульсирует, как большая жирная личинка.

79

Здесь бывает очень страшно и очень весело. Весело бывает, когда кому-то страшно, а страшно, когда всем весело. Чего на воле не замечал, здесь вынужден замечать. Приключения в замкнутом пространстве, и некуда деться от приключений. Дни тянутся медленно, но жизнь в тюрьме быстрая. Каждый день не похож на следующий. Один человек меняется несколько раз в сутки. Сейчас он добрый друг, делится пайкой и угощает чаем, а через пять минут он злой враг и поддакивает тому, кто меня ненавидит.

Зэк разный, как калейдоскоп. Изменяется со скоростью мыслей в голове между хорошим и плохим и тем, что нравится и не нравится. Театр с маленькой сценой, где разыгрывается бессчетное число постановок, при однообразных декорациях и без кулис. Вот где я оказался.