Читаем Режиссура для дочки полностью

Продолжаем. Часто профессиональные излишества по сути являются бессмысленной особенностью героя – в «Персонаже» герой Уилла Фаррела мгновенно совершал в уме вычисления с любыми числами, но это лишь подчеркивало саму бесполезность его существования, что он давно осознал, но ничего с этим не делал, но только превратности жизни заставили его действовать.


У каждого свое безумие. Чуть перескочу назад к типажам, и как их разнообразить. Я повторяюсь снова, что режиссер имеет возможность создать свой уникальный мир на экране. Но в этом мире живут еще другие миры, не менее уникальные, если ты постараешься. Каждый из нас своими привычками, своим поведением создает свой собственный мир, иногда для постороннего он может показаться безумным, но на самом деле внутри этого мира отдельно взятого человека все логично. В нем смешаны как типичные вещи, присущие каждому, так и странные, как в том примере с тюбиком пасты. И этот сонм миров твоих персонажей со всеми своими причудами может представлять собой удивительную гармонию твоего экранного мира. Должен представлять. А для этого к каждому своему персонажу режиссеру необходимо подходить с любовью, даже если кто-то из них несказанно отвратителен. Вспоминается «Аризонская мечта» Эмира Кустурицы, где каждый герой – просто бездна странностей, а вместе – это удивительное волшебное пространство, не имеющее, вероятно, к настоящей Аризоне никакого отношения.

Подтверждением тому может также служить другой фильм, совсем не похожий на предыдущий пример, «Золотая перчатка» Атиха Акина, где один персонаж отвратительнее другого, и все они собою составляют безобразный, безысходный мир, в котором на свет выходят самые темные стороны человеческой природы. И в этой своей крайней безобразности фильм прекрасен (но ни в коем случае не смотри его, пока тебе не стукнет 18).


А теперь хочу, наоборот, перескочить вперед, к инструментам, помогающим в зарождении новых замыслов, идей. И одним из них является


Наблюдение. Для меня следующий абзац будет довольно тяжелым, но все-таки давай поговорим об этом.

Хемингуэй как-то сказал что-то вроде того, что, если ты настоящий писатель, то даже тогда, когда умирает твой отец, ты должен стоять рядом и записывать все, что с ним происходит, до самых мелких деталей. Наблюдение как инструмент творчества – непростая, часто невыносимая штука. Я наблюдал, как умирает папа, у которого, как ты знаешь, была деменция. Как протекает эта болезнь, правдиво описано у Салли Портер в фильме «Неизбранные дороги». Там был эпизод, как герой Хавье Бардема описался, сидя в кресле у дантиста. Сколько стыда было в его глазах после случившегося. Мне тоже приходилось видеть этот ни с чем не сравнимый стыд в глазах своего отца. Стыд и боль. Он все понимал, но не мог вырваться из того кокона, в котором оказался заключен его разум.

Наблюдение – это вещь с двухсторонним движением. Наблюдая за чем-то или кем-то, ты одновременно наблюдаешь и за собой, своей реакцией, своими эмоциями, иногда открывая в себе самые темные стороны. Наблюдение – инструмент крайне циничный, но необходимый. Я видел, как отец после многочасовых, бессмысленных хождений по квартире вдруг падал и отжимался (он был всегда спортивным человеком). Однажды мне, идиоту, пришло в голову подсчитать его очередные отжимания – он отжимался ровно 20 раз, и ни разу не ошибся. Ровно 20 раз.


Руки. Взгляд. Поза. Улыбка.


Мы все еще изучаем человека, только подходим к нему гораздо ближе.

Есть такое популярное мнение, что кино – исключительно визуально действо, где словам отводится второстепенная роль. Наверное, это так. или нет так? К примеру, волшебство кадров из фильмов Тарковского поглощает тебя без остатка, но что бы значили эти картины без речи, звучащей в них?! «Зеркало»? «Ностальгия»?

Тем не менее, если это так – что тогда говорит в фильме больше, чем слова? Или хотя бы существует рядом с речью на равных? Думаю, это тело человека. Богатство языка тела кажется безграничным. Не буду говорить о немом кино, вспомним то, что поближе.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Публичное одиночество
Публичное одиночество

Что думает о любви и жизни главный режиссер страны? Как относится мэтр кинематографа к власти и демократии? Обижается ли, когда его называют барином? И почему всемирная слава всегда приводит к глобальному одиночеству?..Все, что делает Никита Михалков, вызывает самый пристальный интерес публики. О его творчестве спорят, им восхищаются, ему подражают… Однако, как почти каждого большого художника, его не всегда понимают и принимают современники.Не случайно свою книгу Никита Сергеевич назвал «Публичное одиночество» и поделился в ней своими размышлениями о самых разных творческих, культурных и жизненных вопросах: о вере, власти, женщинах, ксенофобии, монархии, великих актерах и многом-многом другом…«Это не воспоминания, написанные годы спустя, которых так много сегодня и в которых любые прошлые события и лица могут быть освещены и представлены в «нужном свете». Это документированная хроника того, что было мною сказано ранее, и того, что я говорю сейчас.Это жестокий эксперимент, но я иду на него сознательно. Что сказано – сказано, что сделано – сделано».По «гамбургскому счету» подошел к своей книге автор. Ну а что из этого получилось – судить вам, дорогие читатели!

Никита Сергеевич Михалков

Кино
Конфликт «внутреннего» и «внешнего» человека в киноискусстве
Конфликт «внутреннего» и «внешнего» человека в киноискусстве

В книге формулируется одна из архетипических тем киноискусства, являющаяся своеобразным кодом доступа в мир идей авторов художественного фильма. Обратившись к конфликту «внутреннего» и «внешнего» человека как теме не только игрового, но и документального, а также анимационного фильма, автор приподнимает завесу над драматургическим замыслом ряда вершинных достижений киноискусства ХХ века. Рассматриваются антропологические концепции экзистенциально ориентированных зарубежных мыслителей ХХ столетия, однако, взгляд на мировое кино, неотъемлемой частью которого является отечественный кинематограф, брошен преимущественно с высоты русской религиозной мысли, из недр «метафизики сердца», одного из важнейших, если не определяющих направлений отечественной философии. Книга предназначена для искусствоведов, историков кино, культурологов, философов, и всех тех, кто интересуется судьбами художественной культуры.

Роман Максович Перельштейн

Кино / Прочее / Изобразительное искусство, фотография