Резидент галактики

– Его зовут Анджело. Он живет в Неаполе на улице Чартороза, 12.

– Занятно, – пробормотал Лучо. – Ты его хорошо знаешь?

– О, Да! – прошептала она со странной улыбкой.

* * *

– Ни за что! – Профессор Ганбаров, заведующий клиникой сердечно-сосудистой хирургии, резко поднялся и принял решительную позу, скрестив руки на груди. – Я повторяю: ни-за-что! Если вы переступите порог этой комнаты, я снимаю с себя всякую ответственность за ее судьбу.

– Но, доктор… – старший следователь горотдела Ремиз Ахундов был настроен не менее решительно. – Поймите нас правильно, от показаний потерпевшей зависит очень многое.

– Может быть, я мало что понимаю в следственной работе, – с неуловимой иронией сказал профессор, – но мне кажется, что вам важнее всего выудить правду из других, так сказать, потерпевших…

– Полностью согласен с первой частью вашей фразы, – ответил следователь, – и именно поэтому…

– Да что такого ценного может вам порассказать эта девчонка?

– Мало ли… – пожал плечами Ахундов. – Обо всех этих источниках доходов, ну и связях. Между нами, все они дали единодушные показания, что она была истинной хозяйкой притона, а они там были в первый раз…

– И вы этому верите? – расхохотался Ганбаров.

– Я-то не очень, но у меня есть начальство, которое убеждено, что такие уважаемые люди заслуживают полного доверия.

– Им мало того, что они столько лет пили народную кровь! Что они превратили бедную девочку в потаскуху! Так они решили еще и оболгать ее! Да за одно это я велел бы их повесить, будь моя воля! – возмущался Ганбаров.

– Самосуд, – не лучшее решение проблемы, – заметил следователь. – Этак можно и братца ее оправдать.

– Брат ее – просто дурак. Но если уж собрался стрелять, то вначале надо было стрелять в хозяев.

– Они свое получат.

– Вы уверены? – спросил профессор, пристально взглянув в глаза следователю.

– Уверен, – ответил тот, выдержав взгляд. – Процессы, происходящие сейчас в стране, – необратимы.

– Процессы… – иронически хмыкнул профессор. – А, может, это очередная кампания? В конце концов люди…

– Люди – это вы и я. И другие такие же, как мы с вами. И если сейчас мы будем так же, как и прежде, стоять в стороне от жизни, не переборем духовную лености и инерцию мышления, то окажемся выброшенными из этой жизни, как старые стоптанные башмаки.

– Ну что, например, могу сделать один я? – развел руками Ганбаров.

– Да хотя бы навести порядок в своей клинике! – взорвался Рамиз. – Ваш вахтер не хотел меня пропускать, пока я не показал ему удостоверение. А другие давали ему по рублю и свободно проходили. Дошло до того, что всему городу известна такса, по которой работает ваш персонал, включая стоимость операций, укола и койки!

– Неужели вы думаете, я не пробовал с этим бороться? – с горечью прошептал профессор. – А нянечки мне говорят: попробуйте сами прокормить детей на семьдесят рэ в месяц?

– А, может быть, пора объяснить вашим людям, что, кроме понятий выгоды, наживы, корысти, существуют такие, как честность, гуманность, доброта?

– Послушайте, – загорелся Ганбаров, – я готов поверить вам, но окончательно поверю, если своими глазами прочту в газетах об этих нуворишах, увижу их за решеткой, приговоренными к срокам. Вот тогда я соберу своих людей, и прочту им газету, и покажу им, как низко они пали, и попытаюсь поднять их…

– Я уверен, что все это будет раньше, чем вы думаете, – сказал Рамиз. – Но для этого мне надо получить показания вашей пациентки. Мне говорили, что иногда она приходит в сознание.

– Меньше бы слушали наших дур-сиделок, – профессор устало махнул рукой. – Состояние ее очень тяжелое. Она обречена. Право, не знаю, как в ней еще теплится жизнь. Поразительно крепкий организм.

– Может быть, ей удастся переломить болезнь…

Профессор покачал головой.

– Молодой человек, ловите ваших преступников, а мне представьте лечить людей. Она скончается с минуты на минуту. Я говорю вам это как человек, который сорок лет глядит на людей изнутри. Конечно, порой кажется, что она приходит в себя, смотрит на мир осмысленным взглядом, но потом вновь теряет сознание, бредит.

– Может быть, тогда вы разрешите нам поставить магнитофон? – предложил Рамиз.

– Как хотите, – профессор пожал плечами. – Но тогда уж и подыщите переводчика, – и пояснил: – бредит-то она, по-моему, по-итальянски.

* * *

Бланка знала Анджело очень хорошо.

Она до мельчайших подробностей помнила тот поздний ноябрьский вечер, когда стояла на неаполитанском вокзале. Дул пронзительный ветер и хлестал дождь, заливая крупными каплями смятый путеводитель. У ног ее стоял картонный чемодан со всеми ее пожитками. Тщетно пыталась она в перекрестие улиц найти пиццерию тетки Маддалены.

– Синьорина впервые в Неаполе? – раздался у нее над ухом веселый голос.

Она подняла глаза. Рядом стоял очень красивый молодой человек высокого роста, в кожаном плаще. Над ее головой он заботливо держал зонтик.

– Да, синьор, – сказала она. – Я только что приехала.

– Откуда, если не секрет?

– Из Бриндизи.

– Как же, как же, знаю, прелестный городишко, – усмехнулся он. – Ищете работу?