Резидент

«27 октября в 8 часов утра по Песчаной улице в доме № 43 застрелился пятнадцатилетний партизан семилетовского отряда Александр Климентов, сын казака Усть-Медведицкой станицы. Причиной послужила игра с выданным партизану оружием».

«В 12-ом часу ночи с 26 на 27-е октября с. г. Леонтий Артамонов Шорохов подошел к дому арестованной 23 октября Анны Полтавченко. Войдя во двор, стучал в дверь, видимо, вызывая дочь Анны Марию. На стук никто не вышел. Стук не носил условного характера.

Агент-осведомитель № 14».

«Управляющий рудниками Давыдовских антрацитовых копей С. П. Козловский на рассвете 27 октября с. г. найден убитым в балке в районе хутора Куриловского. Смерть наступила от тяжелого ранения головы, произошедшего, видимо, из-за разрыва нагана в момент выстрела. Экипаж, в котором ехал пострадавший, был подожжен. Труп сильно обгорел. Похищен портфель с документами и деньгами. Сумма уточняется».

* * *

Варенцов спокойно смотрел на то, как прибывшие из Новочеркасска члены особой следственной комиссии, генералы Попов, Родионов и Денисов, читают и перечитывают эти сообщения.

Из того, что, прибыв в город, высокая комиссия совещалась прежде всего с комендантом города подполковником Шмаковым и командиром 3-го отдельного казачьего полка полковником Адуровым, он понял: козлом отпущения сделают его. Ну что ж? Он действительно виноват, хотя ни в одном из рапортов уголовно-розыскного отделения, контрразведывательной агентуры, или освага, нет и намека на то, что Сергинская катастрофа — дело рук злоумышленников. Мосты вообще слабое место железных дорог. Стропила разболтаны, рельсы еле держатся. Тяжелые составы нельзя водить по этим путям. Обер-кондуктор, говорят, категорически отказывался сопровождать этот поезд. А человек верный был, не бунтовщик. Но боялся.

Варенцов умышленно передал комиссии без какого-либо отбора все подлинники донесений за истекшие сутки, а не составленную по ним сводку. Пусть читают. И пусть делают выводы. Ну, а то, что его потом разжалуют и сошлют в полк? Он заслужил это.

Попов нарушил молчание.

— Вы понимаете, ротмистр, что произошло? Ваша, именно ваша преступная небрежность погубила Дон!

Что на это сказать? То, что он не ищет никаких оправданий? Так он ведь и действительно не ищет их.

Варенцов увидел вдруг, что Родионов торопливо листает папку с рапортами и что-то быстро вполголоса говорит Денисову.

Попов еще продолжал греметь: «Как это — крушение произошло само по себе? Как это: арестовать и спрашивать: «А не вы ли, голубчик, делали бомбу для взрыва?» — а оба они уже вчитывались в какие-то строчки одного из рапортов.

Что их заинтересовало? Донесения на редкость пусты. Анекдот, сообщенный отцом Благовидовым, — старая легенда о генерале, который будто бы в отместку за то, что его уволили в отставку без пенсии в конце прошлого столетия, спалил таким способом половину домов Петербурга: потрется спиной о забор и уйдет, а доски потом загораются… А все остальное — самогонщики, грабежи, Леонтий Шорохов наведывался к Марии Полтавченко… Да если на то пошло, Мария эта была на именинах у Дуськи. Значит, надо и Дуську брать на подозрение? Нет уж. До этого он не дошел. Он головы еще не потерял.

Высокий, седой, костистый Родионов — он был председателем комиссии по расследованию причин катастрофы — встал и, кивая в сторону Денисова, что-то негромко проговорил Попову. Тот покосился на Варенцова, взял папку с донесениями, еще раз посмотрел на Варенцова.

«О чем они? — подумал тот. — Что они там увидели?»

— Пожалуйста, оставьте нас на несколько минут, — сказал Попов.

Родионов обратился к адъютантам:

— И вы нас оставьте одних, господа, — он помедлил. — И вот о чем прошу вас: по прямому проводу срочно свяжитесь с Новочеркасском, с атаманской канцелярией. Передайте: мне нужно переговорить лично с Петром Николаевичем. Он на заседании Войскового Круга. Но пусть его непременнейше пригласят к аппарату. Передайте: по делу государственной важности. Он знает, что я его буду вызывать.