Резидент

Три дня она прожила на каком-то хуторе, где уже почти год существовала самая настоящая Советская власть, и, едва только рана присохла, тепло простилась с председателем местного Совета и пошла к ближайшей станции железной дороги, хотя и знала, что там белые.

В подкладке пальто у нее были деньги, уцелевшие при обыске, и после нескольких суток ожидания она уплатила триста рублей и попала в классный вагон поезда, идущего в Ростов.

Когда она села в вагон, на полках теснились обычные ворчливо-подозрительные пассажиры, с готовностью рекомендовавшие себя студентами, адвокатами, чиновниками. Но едва поезд пересек границу Области Войска Донского, Мария услышала странные разговоры:

— Вы, милостивый государь, сказали мне вчера, что вы студент?

— Я? Я — офицер. Я — прапорщик.

— Да и я, собственно говоря, не поверенный. Я полковник.

— Очень рад знать, ваше превосходительство!

А не доезжая двух-трех станций до Ростова, она была просто потрясена: добрая половина пассажиров превратилась в военных, блистающих золотом погон и орденами. Это бежали с Украины, где победила Советская власть, ревнители белого дела.

Рядом с ней сидел поручик. Ночью он согнал с этого места худощавого старика, обозвав его вором-карманщиком. Теперь на старике был генеральский мундир, и поручик лебезил:

— Простите, ваше превосходительство, в голову не приходило… Кто бы мог подумать, ваше превосходительство. Очень натурально изображали, ваше превосходительство…

И чем ближе подходил поезд к Ростову, тем откровенней становились их речи.

Девятого марта 1919 года днем она прибыла в Ростов и поселилась на конспиративной квартире у приветливой пожилой учительской четы.

ГЛАВА 24

Пока Леонтий снова приобрел обычный вид: черный, с иголочки, костюм, белая рубашка, галстук, пальто с шалевым воротником, шляпа, трость, — ему пришлось два раза переодеваться. Один раз на хуторе, где он купил старый, но зато сухой полушубок, шапку-ушанку, сапоги.

На хуторе его расспрашивали. Он говорил, что пьяным выпал из поезда. Ему вроде верили, но везти в Ростов или до ближайшей станции не взялся никто. Пришлось двенадцать верст пешком месить мартовский мокрый снег.

Второй раз, уже полностью, он переоделся в пригороде Ростова, в Нахичевани, в портновской мастерской возле базара. Здесь его ни о чем не спрашивали, но за ботинки, белье, костюм, пальто заломили цену фантастическую — три тысячи рублей! Зато снятую с него одежду тут же запихали в горящую печь. За это тоже надо было платить. Как он понял, мастерская обслуживала дезертиров.

Зато когда потом, уже сняв номер в гостинице, он оглядел себя в стенных зеркалах, он остался доволен. Человек в такой одежде был в этом городе торговцев и разгульной военщины вне подозрений. Нахичеванские мастера знали дело!

Он посмотрел на часы: на отдых времени не оставалось.

По улице он шел не спеша, в общей городской сутолоке не привлекая ничьего внимания, и потому что мог не торопиться, останавливался у витрин, читал объявления и приказы, расклеенные на стенах.

Возле одного из приказов ростовского градоначальника Грекова он постоял подольше, несколько раз перечитав его с веселым изумлением.

«Вновь азартная игра, — сообщал приказ, — приобрела размеры недопустимые. Играют все, играют офицеры… Вместо того чтобы помогать общему делу, игроки играют. Не до игры теперь, нужно сражаться с врагом, нужно заботиться о раненых, нужно прекратить все развивающуюся эпидемию тифа.

Знаю хорошо психологию игрока, так как сам немало играл. Единственная мера — это на время прекратить игру. Когда выигранные деньги привыкнут к карману, а проигрыш потеряет остроту, игра мельчает.

Итак, г. г. понты и банкометы, посчитайте ваши выигрыши и проигрыши и немного успокойтесь.

Игра в карты, лото, кости, бильярд, рулетку и т. п. воспрещается. Всякие разговоры о разрешении азартной игры не будут приниматься, пока не будет собрано 50 000 пар белья, 30 000 простынь, 10 000 полотенец, 25 000 носков, 5000 аршин марли и 200 пудов гигроскопической ваты. Когда это будет все сделано, приступим к переговорам о разрешении азарта».