Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Гена шел, не глядя. Иногда спохватывался на секунду, понимал, что места вокруг плохо узнаваемы, но не останавливался. Идти было уютно, времени оставалось много… И снова проплывали дома и дворы, мелькали лица и автомобили, оставались за спиной улицы и дороги. В просветах между многоэтажками виднелись трубы притаившихся заводов.

Брагом — небольшой город, но заблудиться в нем легко. Многоэтажки на вид одинаковы, между дворами отличий мало, кругом заводы, которые нетрудно спутать. Гена очнулся возле какой-то воинской части. Времени прошло немало, но он помнил, что находится где-то недалеко от Петровского вокзала.

В воинскую часть въезжали тоскливые пустые грузовики с белыми надписями «Люди». Возле настежь распахнутых ворот с красными звездами курил дистрофичного вида солдатик в тусклом камуфляже. Он смотрел на Генку слегка по-звериному, и тот пошел себе в поисках знакомых мест. Гена рассчитывал найти троллейбусную остановку, но натыкался то на вросший в землю полуразобранный ржавый экскаватор, то на бесхозную группу сосновых бревен, то на недостроенные сараи. Где-то противно визжала пилорама. На редких деревьях набухали тромбоподобные голуби.

Гена решил поискать людей, чтобы спросить, как выбраться к Петровскому вокзалу. Дорожка, по которой он шел петляла среди земляных насыпей, непонятных ржавых труб и полувертикальных огрызков бетона, и выводила к россыпи обшарпанных кирпичных домиков, словно придавленных к земле гигантской невидимой ладонью. Не верилось, что в этих домах кто-то живет.

Вскоре появились и люди, но Гену они не обрадовали. Возле одной из бетонных плит Гена увидел трех парней уголовной внешности и одну девчонку. Парни были явно старше Генки года на три, а возраст девчонки он не определил. Еще издалека он заметил, как все четверо на него уставились. Гена остановился.

Больше всего он испугался девчонки. Он не разглядел ее лица (видел только накинутую на плечи большую голубую куртку из которой торчали паучьи ножки в черных колготках), но в расслабленности ее позы, в небрежности жестов, в том как она приказала что-то одному из парней (Гена уловил это шестым чувством — не сказала, а приказала) — во всем этом было что-то пугающее. Она была королева, и Гена понял, что те трое выполнят любой ее каприз.

Гена огляделся: вокруг — ни души, только он и четверо на бетонных плитах. Переглянувшись с девчонкой, один из парней поднялся, струсил пыль с задницы и крикнул Генке:

— Иди сюда!

В его тоне Гена уловил насмешку и приказ. Над Генкой хотели как-то поиздеваться, вероятно, он забрел в их район.

— Сюда иди!

В этих двух словах было все. Так хан Батый написал когда-то князю Даниле Галицкому: «Дай Галич!»

Гена попятился. Парень сделал несколько ускоряющихся шагов к нему, и тут же поднялся другой парень. Гена развернулся и побежал. Они побежали за ним. Гена понял, что если его поймают, то приволокут к той девчонке, а в ее жестокости он почему-то не сомневался.

Он бежал так как не бежал никогда. Никогда он не думал, что можно бежать так быстро. В спину что-то кричали, и он понял, что за ним началась охота.

Дорожка под ногами как-то внезапно оборвалась; Гена безумными скачками несся по полужидкой грязи, перепрыгивая через предательски торчащие листы ржавого железа. Споткнувшись об один, он все же удержался на ногах, но потерял очки. Он не стал останавливаться. Очень мешал рюкзак — подпрыгивал, ударяя углом пенала в одну и ту же точку поясницы. Без рюкзака он бежал бы быстрее, но выбросить его не решался.

Он слышал каждый удар сердца и чувствовал, как горят щеки. Рывками вскочив на гору щебня, он на секунду обернулся — преследователи не отставали. Один уже карабкался на щебень, другой, громко матерясь, подбегал к горе. Их бешеные лица не сулили ничего доброго. Гена снова понял, что надо бы выбросить рюкзак и снова этого не сделал.

Вдали виднелся сосновый лес. Перед лесом тянулась железная дорога. Он сбежал с кучи щебня, чудом не свернув себе шею и, кое-как оббегая бетонные плиты, понесся к железной дороге. Ботинки утопали в грязи. Он не оборачивался, но слышал, — они не отстают. Он боялся, что если обернется и увидит их, то тут же остановится. Добежать бы до леса, думал Гена. Но лес был слишком далеко. Нечеловечески далеко. Они меня поймают, они меня поймают… Он понял, что плачет, и на встречном ветру слезы разлетаются брызгами…

Потом он заметил поезд. Поезд ехал перпендикулярно Генке, и он понял, что вот-вот окажется в точке пересечения их траекторий. Крики преследователей, сигнал машиниста, пляска неба, кусков бетона и сосен на горизонте — все это разжигало один инстинкт: бежать. Бежать со всех ног, испепеляя подошвы, бежать, сбивая ноги в кровь. Инстинкт мелкого травоядного, застигнутого хищником. Остановиться он не мог, как и не мог уже бежать быстрее.

Когда поезд был в двух шагах, Гена подумал: «Это конец!», и, закрыв глаза, прыгнул так высоко и далеко, как не прыгают олимпийские чемпионы.