Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

На переменке в класс пришел Кузя. У него была мерзкая привычка шататься на переменах по чужим классам, доставая всех видом своей мясистой морды с родинкой на лбу, похожей на засохший птичий помет. Казалось, Кузя вездесущ. Его видели в разных концах школы чуть ли не в одно и то же время. При этом некоторые Кузины одноклассники утверждали, что в то же время Кузя вообще никуда не уходил и был в своем классе.

На этот раз Кузя пришел неспроста. Он пинками и подзатыльниками прогнал с первой парты маленького Рому Мельника, сел на его место и шустро собрал возле себя гопнический актив класса: Васю Дудника и Юру Несмешного. Втроем, они о чем-то заговорили, то и дело косясь на Горика. Горик почувствовал холод в груди.

В Юре Несмешном действительно не было ничего смешного. Юра был психованным дебилом с замашками уголовника. Год назад одна девчонка назвала Несмешного придурком (что вполне соответствовало истине), а он встал и ударил ее ногой в висок, на глазах у учительницы и всего класса. Реакция Несмешного на самый обычный поступок была непредсказуема, нервы могли накаляться как вольфрамовые нити.

Несмешной, Дудник и Кузя, поднявшись, направились к Горику. На Горика тут же посыпались любопытные взгляды одноклассников. Он отвернулся к окну, делая вид, что ничего не замечает.

Они плотно обступили парту и нависли над Гориком. Он почувствовал себя неуютно.

— Ну шо, братишка, — дружелюбно начал Кузя. — Борзый стал, да? Дрочишь, наверно, много?

Горик молчал. Из Кузиных слов выходило, что между наглостью и онанизмом существует причинно-следственная связь.

— Че молчишь, Сиська? — поинтересовался Дудник. — С тобой разговаривают.

Горик уже понял, что его будут бить. Будут бить, что бы он не сказал.

Он поднял голову и посмотрел на Кузю.

— Я тебе не братишка, — сказал он Кузе и перевел взгляд на Дудника. — А ты, мудила, вообще на хуй иди.

Несмешной присвистнул.

— Да-а, Сиська, — участливо протянул Кузя, — а мы думали с тобой по-нормальному…

Горик насмешливо уставился на Кузину родинку.

— Кузя, а кто тебе на лоб насрал? — спросил он.

— А это ты, Сиська уже зря, — сказал Кузя изменившимся голосом.

Горик и сам понимал, что зря, но решил помирать с музыкой. Теперь в их сторону смотрели с откровенным вопросом — всех интересовало, что будет с Гориком через десять минут. Всех, кроме Горика. Он знал это слишком хорошо.

Несмешной положил на плечо Горика жилистую ладонь.

— Пошли, Жирок, выйдем поговорим.

Горик равнодушно встал. Он знал, что сейчас его заведут в сортир на первом этаже, разобьют лицо и минуты три, до звонка будут месить ногами. Особо усердствовать будет Дудник — он давно хотел избить Горика, но в одиночку не решался.

Они вышли из класса.

Серые осколки писсуара — два огромных, с рваными краями, кое-где еще сохранившие форму; остальные все меньше и меньше, и наконец твердая керамическая крошка. Писсуар раздолбали чем-то тяжелым два дня назад и до сих пор не убирали. Раньше, когда Горик смотрел на эти уродливые куски сверху вниз, это был всего лишь мусор. Сейчас лежа на мокром полу и разглядывая одну из серых глыб в упор, Горик видел в ней что-то новое и непонятное. Что-то даже сакраментальное. При хорошей фантазии, кусок писсуара — это все что угодно. Это наделенный сознанием негуманоид, это осколок космического корабля, это астероид, несущий некую микрорасу сквозь воняющую мочой вселенную школьного туалета. Сколько нового открывается в самом обычном, стоит только поменять угол зрения!

Горик поднялся и сел на ступеньку, ведущую к кабинке. Он оценил масштабы повреждений: разбитый нос и шатающийся зуб. Еще, как и предполагалось, месили ногами по туловищу, но это так, фигня. Пара синяков. Горик высморкался кровавой соплей и обнаружил еще шишку на затылке. Кто это меня, подумал он.

Горик поднялся, пытаясь обтрусить мокрую и грязную штанину. Бросив это дело, он пнул кусочек писсуара и тот, подскакивая, врезался в дверь. Между нами только одна разница, мысленно сказал Горик разбитому писсуару. Я еще могу собрать себя в кучу.

Он подошел к умывальнику и заглянул в заляпанное краской зеркало. Как и все зеркала, это показывало жуткие вещи. Горик напоминал только что напившегося крови вампира-латиноамериканца. На секунду это все показалось инфантильным голливудским ужастиком: вот-вот режиссер крикнет: «Снято!», мелькнет солнце за декорацией грязного сортира и вспомнится, что весь этот идиотский мир, все неизвестно кем придуманные правила, по которым здесь живут, все тупые радости и извращенные ценности — лишь буквы в потрепанном сценарии. Все это понарошку. Просто так захотел продюсер. А Кузя и Дудник — хорошие умные ребята, просто им попались такие роли.