Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Вторая загадка Веточкина — почему он носится со своей веточкой, будто это младенец — так и оставалась для Горика загадкой.

Дверь открыл отчим Веточкина. У него было встревоженное лицо с плешивым лбом в беспорядочных складках, и с неестественно скошенным подбородком. Он внимательно посмотрел на Горика добрыми бесцветными глазами тихого сексуального маньяка.

И тут Горик понял, что не знает имени Веточкина. Это было жутковатое озарение — они общались уже долго, немало видели вместе и ни разу не представились друг другу. Обращались друг к другу «Слышь!», или «Эй!», или «Але!». И ведь не то, чтобы у Горика было много друзей, совсем наоборот… А Веточкин если и не друг, то хотя бы имеет больше прав называться таковым, чем кто бы то ни было… А я даже не знаю, как его зовут, подумал Горик. Все Веточкин, да Веточкин…

Плешивый отчим выжидательно смотрел на Горика, а тот не знал, что ему сказать. Не спросить же: «А Веточкин дома?» Можно, конечно, попросить его позвать своего сына, но ведь Веточкин ему не сын. Позовите, пожалуйста, своего неродного сына… дебилизм. Горик почувствовал, что обильно потеет, и от стыда закусил нижнюю губу. Ситуация выходила на редкость идиотская.

— Добрый день, — сказал наконец Веточкин отчим подчеркнуто вежливо.

— Здравствуйте, — ответил Горик так же.

— Вы к Сереже?

Горику захотелось подпрыгнуть, подбросить вверх шляпу (если бы она у него была) и протяжно заорать: «Ура-а-а-а-а!!!» Сережа, подумал он, надо же…

— Да.

— Заходите.

Горику было непривычно, что к нему обращаются на «вы» и без мата. Он зашел в маленький коридор, обклеенный местами оборванными обоями кирпичного цвета.

— Разувайтесь, проходите вон туда, — отчим указал на дверь и крикнул. — Сергей, к тебе пришли!

Дверь приоткрылась, высунулось испуганное цыплячье лицо Веточкина. Оно было взлохмаченным и бледным. Увидев Горика, Веточкин испытал заметное облегчение и вылез целиком.

— А-а, это ты, — сказал он. — А я думал эти…

— Какие? — тут же поинтересовался Горик.

— Неважно.

Дома Веточкин выглядел совсем иначе. Он был без веточки и видеть это было странно. На нем были порванные спортивные штаны и безразмерный зеленый балахон в сальных разноцветных пятнах. В балахоне поместилось бы и пять Веточкиных, рукава свисали чуть ли не к полу, и от этого Веточкин походил на печальную марионетку.

Горик снял обувь, с неудовольствием отметив, как воняют носки, и пошел за Веточкиным в его комнату.

Комната была такой же, как и в тот раз: ветхий диван с заплатами, на котором совершали половые акты вандализма еще немецко-фашистские захватчики; стол со стулом; шкаф, набитый чьей-то литературой по электромеханике, сопромату и научному атеизму; маленький телевизор на подоконнике с пыльным экраном и рогатой антенной, разбросанные по ковру модельки автомобилей и клетка с белым зубастым зверьком. Неизбежная веточка с торчащим листком стояла в графине возле телевизора.

Горик подошел к клетке с метающимся зверем.

— Как зовут хомяка? — поинтересовался Горик.

— Это не хомяк, а крыса. Я тебе говорил уже. Зовут Кузя.

Кузя почесал мордочку и заморгал на Горика красными глазками.

— Кузя, надо же. У меня есть один Кузя знакомый.

— Да? — спросил Веточкин без интереса. Он присел у шкафа и начал собирать модельки автомобилей на черную пластмассовую подставку.

— Угу, — сказал Горик. — Мудак он, кстати, редкий. Достает меня все время. Я с ним думаю на днях разобраться. Может даже завтра.

— Дашь пизды? — рассеяно спросил Веточкин.

— Я бы с радостью. Только он сильнее. Ты б его видел: под два метра ростом, морда тупая… Нет, я думаю его припугнуть. Взять на понт. Делается просто: берется кирпич, подходится к нему на перемене и швыряется в голову…

— В голову? — заинтересовался Веточкин.

— Обязательно в голову. Тут смысл не в том, чтоб его убить. За это и сесть можно…

— Не сядешь, — перебил Веточкин, — ты ж малолетка.

— Ну и что. В колонию могут отправить, в детскую. А знаешь как там, в колониях? Мне один пацан рассказывал… Смысл в том, чтоб он зассал. Подумал, что я псих и больше меня не трогал. Поэтому надо или промахнуться, или швырнуть кирпич так, чтоб его только чуть-чуть зацепило.

— А где ты кирпич возьмешь? — спросил Веточкин.

— Мало ли где. У нас в школе, например. Там ремонт, под лестницей на первом этаже, тех кирпичей навалом.

Веточкин сложил все модельки, запихнул их в шкаф и спросил:

— Я тебе показывал свою коллекцию сигаретных пачек?

— Давай.

— А ты на уроке подойди, — сказал вдруг Веточкин, доставая картонную коробку с коллекцией.

— Что? — не понял Горик.

— Ну, ты говоришь, возьмешь кирпичей, подойдешь на перемене и бросишь. А ты лучше зайди к нему в класс на уроке. Без стука. С кирпичом. И брось. При всех. Тогда тебя точно психом посчитают. И этот твой знакомый, и остальные. Могут даже на дурку забрать.

— Ну и пусть забирают. Мне все похуй.