Резня на Сухаревском рынке

— Вы так много сделали для меня, — сказала она. —  Это единственное, чем я могу вас отблагодарить.

Архипов посмотрел ей прямо в глаза.

— Я ни в коем случае не могу принять вашей жертвы.

— Это не жертва, — возразила Маша взволнованно.

Она села рядом и обхватила Архипова за шею, притянув к себе.

— Это не жертва, — повторила она. — Я вас совсем не знаю. Как я могу вас любить, не зная? Но я уверена, что если бы знала вас подольше, то обязательно полюбила! Просто поймите… — Она уткнулась в плечо Захара Борисовича, нашаривая рукой пуговицы на его воротнике. — Мне нельзя теперь любить вас — так, как это могло быть раньше, несколько дней назад. Я не принесу вам теперь счастья, но я могу дать вам хотя бы свое тело, если вы его примете.

— Я не понимаю, — сказал Архипов. — Я не понимаю, о чём вы говорите.

— Это неважно, — сказала Маша. — Просто делайте то, что вам хочется. Я все исполню. Мне и самой это сейчас очень нужно. Поймите, это нужно мне самой! Это не жертва! Просто не просите меня ни о чем рассказывать. Не сейчас. Может быть, потом. Если хотите, утром выгоните меня, я уйду и ни в чем не буду вас упрекать. А хотите, оставьте здесь, как прислугу. Днем я буду стирать вам, убирать в вашей комнате, готовить. А ночью буду ваша. Хотите, я буду молчать, как немая? Хотите? — лихорадочно шептала она, стягивая рубашку с Архипова. — Хотите, буду веселая, хотите грустная, все, что вы только пожелаете. — Она расстегнула ремень на его брюках и сняла их с Архипова. Потом встала с кровати, на цыпочках добежала до противоположной стены, погасила лампу и вернулась.

Они долго и неистово целовались, крепко обнявшись. Потом Маша, чуть отодвинувшись, скользнула пальцами вниз по его животу:

— Ляг на меня, — прошептала она.

Когда Архипов сделал это, опершись на локти, чтобы не сдавить ей грудь, Маша взяла его крепко ладонью и, согнув ноги в коленях, осторожно впустила в себя.

— Тебе не больно? — с тревогой спросил Архипов.

— Нет, — просто ответила Маша. Архипов вдруг вспомнил про то, что он не первый, что был еще тот, молодой бандит. Но не почувствовал ни ревности, ни обиды — одну только нежность. Уже потом, когда в окошке начало сереть, Архипов бездумно гладил Машу по голове.

— У тебя были женщины до меня? — вдруг спросила Маша.

— Да… то есть нет, — ответил он смущенно.

— Да или нет?

— Ну… когда мы были в училище, то пару раз ходили в один дом… Но их вряд ли можно назвать женщинами…

Он вдруг почувствовал, как напряглось Машино тело.

— Почему? — спросила она.

— Как тебе сказать… Ведь это все не по любви. Просто животный юношеский зов плоти.

— Ты не смог бы полюбить кого-то из них? — спросила она тихо.

— Ну что ты! Конечно, нет! — искренне ответил Архипов.

Маша вдруг села в углу кровати, обхватив себя тонкими руками. Ее глаза смотрели на него очень серьезно.

— Почему? — спросила она. — Разве они не люди? Разве они не такие же женщины, как и я?

— Нет! — убежденно ответил Архипов. — Не сравнивай себя с ними. Они — профессионалки!

— Но я тоже могла быть такой, как они, — возразила Маша. — Если бы… если бы…

— Это не так, — возмутился Захар Борисович. — Я бы не позволил! Иди ко мне, ты простудишься.

Но Маша осталась в своем углу.

— Так чем они отличаются от меня? Скажи, — спросила она.

Захар Борисович задумчиво потер подбородок.

— Они как звери в зоопарке, — сказал он, подыскав подходящий образ. — Только такие звери, к которым ты можешь войти в клетку и на время сам превратиться в животное. Но это — не любовь, а обычное совокупление, как правило, пьяное и нечистое.

— Нечистое… — эхом повторила Маша. — Но и мужчины, которые входят в эту клетку нумер семь, — разве они чисты?

— Нумер семь? — переспросил Архипов. — Почему именно семь?

— Все равно, — ответила Маша и опустила глаза. — Почему эти женщины — не чисты, а мужчины — наоборот?

— Зачем мы сейчас говорим об этом? — спросил Захар Борисович. — Разве это важно сейчас?

Маша задумалась.

— Нет, — сказала она, наконец. — Сейчас это совсем не важно.

Она снова легла рядом с Архиповым, положила голову ему на грудь и затихла. Он почувствовал, как теплая капля упала на его кожу.

— Ты плачешь? — удивился он.

Маша всхлипнула и не ответила.

Захар Борисович начал снова гладить ее по волосам, а она — целовать его. Сначала она целовала губы, потом грудь и наконец стала спускаться все ниже.

— Что ты делаешь? — зашептал Архипов, хватая Машу за плечи, чтобы помешать. Но она с силой оторвала его руки и прижала к грубому скомканному одеялу.

В этот момент в дверь их комнаты начали молотить, и чей-то грубый голос крикнул:

— Откройте, полиция!

Скопин проснулся весь мокрый от пота. Сначала долго терся лбом о подушку, пытаясь выбраться из тягучего сна, потом спустил голые ноги на пол и нашарил растоптанные тапки.

— Мирон! — хрипло крикнул он. — Ты не спишь?

В комнату вошел Мирон с рюмкой водки.

— На, похмелись, — сказал денщик. — И не ори так громко. Василь Василича разбудишь. Он там, на диване прикорнул.

Иван Федорович кивнул.

— Дай одеваться, — приказал он. — И сходи на улицу, поймай пролетку. Мне на Сухаревку надо, Самсона проверить. Как думаешь, не рано еще?