Резня на Сухаревском рынке

Они дошли до Тихвинского переулка, где напротив храма Иконы Божьей матери стоял старый трехэтажный дом. Поднялись на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. Захар Борисович ключом открыл дверь, предупредив Машу, что хозяйка, несомненно, спит и не надо ее будить. По темному коридору они дошли до комнаты, в которой обитал Архипов. При тусклом свете из окна Маша разглядела небольшую, скудно обставленную еще прежними жильцами комнату. На подоконнике стоял горшок с высохшей, почти каменной землей, без цветка. У стены между шкафом и рукомойником помещалась аккуратно заправленная серым солдатским одеялом узкая железная кровать с облупившимися набалдашниками на высокой спинке. На подушку вместо салфетки был накинут белый носовой платок. У другой стены стоял стол со стулом. В углу примостилась небольшая чугунная печка, труба от которой пряталась под потолком в стене.

Архипов, скинув галоши, подошел к печке и зажег около нее газовую лампу. Свет был неяркий, но Маше он показался очень теплым и ласковым, хотя на самом деле в комнате было холодно и пахло сыростью. Архипов положил цилиндр на подоконник, потом, присев на корточки, со стуком откинул дверцу печки, взял из лежащей рядом стопки газет несколько номеров, скомкал их и сунул в топку. Потом сложил поверх шалашиком уже настроганные лучинки, добавил два куска угля из ведра, накрытого фанерным кругом, и долго чиркал спичками, пытаясь разжечь огонь. Всё это время Маша стояла в пальто, которое Архипов выделил ей со склада забытых вещей при части. Не по размеру большие валенки, найденные в конюшне пожарной части, оказались без галош, и поэтому ноги у Маши промокли после ходьбы по лужам. Озябшая, худенькая, она была похожа на бродяжку и чувствовала себя собачкой, которую хозяин пустил в дом согреться. Она смотрела на сидящего у печки Архипова, ни о чём не думая, и просто ждала, когда он сделает свое дело, а комната, наконец, согреется. Маша уже все для себя решила, уже знала, как отблагодарить этого человека. Уже не думала о себе, а только о том, как много он для нее сделал и как мало она может сделать для него в ответ.

Огонь в печке разгорелся. Архипов снял теплый сюртук, повесил на гвоздь около двери и посмотрел на Машу:

— А вы пока не раздевайтесь… — он вдруг смутился, решив, что его слова могут неправильно понять, и торопливо добавил: — Печка греет хорошо, но стены не держат тепла. Быстро выстужаются, если не топить постоянно. А как мне топить постоянно? Я просил хозяйку топить хоть немного, но она отказывается, говорит, мол, смысла нет уголь переводить. Садитесь за стол, я посмотрю, что у меня есть из провизии.

Он подошел к шкафу, который служил у него и буфетом. На верхней полке лежал бумажный сверток с сыром и полкраюхи черного хлеба. Тут же стоял стеклянный графин с водой. Архипов достал с полки и покрутил в руках сыр, вынул из шкафа хлеб, положил перед Машей на стол. Достал из кармана перочинный нож.

— Не помню, когда покупал, — пояснил он. — Обычно я ем в городе. Это так — остатки роскоши. Завтра… вернее, уже сегодня, — он посмотрел на окно, — я схожу в лавку, куплю что-нибудь получше. Вы хотите есть?

— Нет, — с легкой улыбкой ответила Маша. — Не хочу. Нет.

Она действительно не хотела есть. Она просто наслаждалась теплом, которое шло от печки, и думала, что это — самая лучшая комната в мире, потому что здесь, с этим человеком она чувствовала себя совершенно в безопасности.

Маша встала, сняла пальто, и повесила его поверх шинели Захара Борисовича, который теперь чувствовал себя растерянным. Хоть он и предложил Маше пожить у него, здесь, в комнате вдруг понял, что совершенно не представляет, как себя вести, как развлечь девушку, о чем с ней говорить. Вдруг он заметил, что Маша зевнула, деликатно прикрыв рот тыльной стороной ладони.

— Вы, наверное, хотите спать? — спросил он.

— Нет-нет, — ответила Маша. — Я прекрасно выспалась в кресле.

Но тут же зевнула еще раз.

— Я сейчас постелю вам, — сказал Захар Борисович. — Вы ляжете на кровать.

— А вы? — спросила Маша. — Где будете спать вы?

Архипов растерянно осмотрелся вокруг:

— Я лягу на полу, прямо на шинель. А вашим пальто укроюсь. Прекрасно размещусь, как на бивуаке! А завтра придумаю что-нибудь еще…

— Погодите! — сказала Маша, взяла его за руку и повела в кровати. — Садитесь здесь.

Архипов собрался протестовать, но Маша прикрыла ему губы ладонью, и Захар Борисович умолк, не в силах прервать это блаженное мгновение.

— Сидите так, — сказала Маша. — И ничего не говорите. Не делайте ничего. Вы все потом поймете. Прошу вас!

Она нагнулась, взялась руками за подол юбки, и через голову стащила платье, потом рубашку. Архипов открыл рот, как будто хотел что-то сказать, но Маша снова положила на его губы ладонь — пальцы ее были холодные и тонкие и нервно подрагивали.

Архипов стеснялся смотреть на обнаженное тело, на грудь такой чудесной формы, что хотелось одновременно и прикрыть ее своей ладонью, и прильнуть к ней губами.

— Я нравлюсь вам хоть немного? — спросила Маша.

Захар Борисович молча кивнул.