Он точно не будет длинным, потому что обо всем и не расскажешь. И он не будет эмоциональным, потому что во мне давным-давно умерли эмоции, связанные с этими воспоминаниями. Но он будет точно правдивым, потому что я решилась поделиться. И не с кем-нибудь, а с самой близкой подругой, которая никогда меня не подводила.
На мой вопрос Инга только покачала головой. Ну правильно, ей-то откуда знать.
– Своих тетрадок и дневника, – улыбнулась я.
Ну вот, теперь я даже могу улыбаться, вспоминая об этом.
– Правда что ли? – лицо Инги вытянулось от удивления.
– Да. Представь себе десятилетнюю девочку, которая рыдает рядом с учительницей и умоляет ту не ставить тройку в тетрадку или дневник. А весь класс ухохатывается, не понимая, почему эта девочка так унижается, даже позорит себя. Не понимает этого и учительница, старательно выводя красной ручкой жирную тройку…
Воспоминания моментально перенесли меня в детство, в один из дней, который я особенно запомнила.
– Переодевайся быстро и мой руки! – кричит мать из кухни.
На негнущихся ногах иду в свою комнату, стараясь не шуметь, как будто меня нет дома. Хоть она и слышала уже, как открылась дверь.
Убираю портфель на место, быстро переодеваюсь в домашнюю одежду и так же крадучись пробираюсь в ванную. Там мою руки так долго, как только получается, пока они не начинают хрустеть чистотой.
– Чего ты тут застряла? – распахивается дверь.
– Уже выхожу, – вместо собственного голоса слышу писк испуганного до смерти мышонка.
– Настя, посмотри на меня, – в голосе матери звучит сталь, меня же пробирает мороз и начинает знобить.
Поднимаю глаза, которые она изучает какое-то время.
– Неси тетрадки и дневник. Жду тебя в гостиной…
Она поняла! Она все поняла по моим глазам.
Мать сидит на диване, а рядом лежит папин ремень – широкий, с металлической пряжкой. Протягиваю ей тетради, а руки уже даже не дрожат, а ходуном ходят. И из глаз катятся слезы.
– Не реви, тупица! – рявкает мама. – Сама виновата!..
Не проходит и пяти минут, как она находит свежую тройку. Какое-то время рассматривает красную завитушку, которую я ненавижу всей душой. Не учительницу, что вывела ее, и даже не мать, что сейчас жестоко меня накажет. Тогда мне казалось, что во всем виновата эта цифра, которую считала самой уродливой в мире.
– Ты не подготовилась к уроку? – встает мать и идет ко мне с тетрадкой в руке.
Если рискну попятиться от нее, будет только хуже.
– Подготовилась, – шепчу и не слышу собственного голоса.
– Значит, ты тупая? – вкрадчиво спрашивает она.
– Тупая! Безмозглая! Бестолочь! Идиотка!..
Много еще разных и очень обидных слов, которые впечатываются в мое сознание намертво – ничем не вытравишь. И каждое слово мать сопровождает ударом – она бьет меня, куда попадает, несчастной тетрадкой. С каждым ударом та становится все более мятая. И потом мне не разрешается заводить новую.
– Пусть все видят, какая ты никчемная! – говорит обычно мать.
Но это в заключении, а сейчас все только начинается.