Резус-фактор

С Игорем я была знакома хорошо, но подробностями его личной жизни, как и его прошлого, никогда не интересовалась. Знала только, что он из хорошей семьи, что родители его образованные и непьющие, что он единственный ребенок в семье… Мне этого показалось достаточно, и родословной его я не интересовалась. Наверное, зря.

– Хорошо, – с улыбкой кивнула Юлия Павловна. – Задам всего еще один вопрос про мужа, от ответа на который и будет зависеть, в каком русле дальше будет развиваться наша беседа. Про бабушку и дедушку отца вашего будущего ребенка вы что-нибудь знаете?

– Нет.

Не знаю. Никогда не интересовалась. А Игорь сам мне никогда про них не рассказывал. Кажется, умерли они уже давно, да и то не уверена.

– Понятно. Ну тогда мои вопросы будут касаться только вас и ваших родственников.

А вот это заявление заставило меня сильно напрячься.

Между тем, Юлия Павловна взяла какой-то большой бланк и разложила тот перед собой на столе. Интересно так – работает по старинке? Уже давно всю ручную работу выполняют компьютеры. А у генетика вот и ручка самая обыкновенная, шариковая.

– Анастасия Владимировна, вы курите?

– Нет, никогда не курила.

И это правда. Даже в старших классах школы, когда подруги пытались взять меня на слабо, мне не хотелось попробовать эту гадость.

– Какие спиртные напитки предпочитаете, как часто употребляли их до беременности?

Вопросы казались мне довольно безобидными и даже несколько нелепыми. На все я отвечала честно. Генетик же по каждому делала отметку с бланке и что-то чертила. Даже про работу мою спросила и про распорядок дня. Интересно и необычно, должна сказать.

– Возраст ваших родителей? Сколько полных лет?

– Матери пятьдесят шесть, – посчитала я в уме. – Отцу было бы сейчас Шестьдесят шесть.

– Как давно он умер? Сколько было лет ему и вам тогда?

Волей-неволей пришлось снова восстанавливать в памяти те события. И это уже нервировало. Но я старалась относиться ко всему философски – все эти вопросы генетик задает мне не из праздного любопытства.

– Мне было пятнадцать. Отцу – пятьдесят два…

– Мой руки и иди обедать.

Фраза, ставшая настолько привычной, что я уже даже практически не слышала ее. И интонация, какой она произносилась, – равнодушная, лишенная каких-либо эмоций.

Я пришла со школы, переоделась, тщательно вымыла руки и вошла в кухню. Мама сидела на табуретке возле окна и рассматривала заметенный снегом двор. На столе дымилась тарелка супа, рядом лежал толстый ломоть хлеба. Все это я должна была съесть без разговоров. А потом отправляться к себе в комнату и не мешать. Не мешать маме – последний год это единственное требование, что предъявлялось ко мне дома. Я могла заниматься чем угодно, гулять до скольки захочу. Главное – не мешать!

После того случая, когда папа избил маму, за то что она поругала меня слишком жестоко, мама перестала замечать меня. Она кормила меня, обстирывала, но даже не смотрела на меня никогда. Я для нее стала пустым местом, на котором когда-то стояло то, что она пока еще помнила.

Папа приходил домой поздно и почти всегда пьяный. Когда я не оставалась ночевать у подруги, тогда слышала, как папа бьет маму – жестоко, сильно. Но ни разу не слышала, как она плачет. Утром замечала на ее лице следы от побоев, и потом все повторялось.