Ри (СИ)

О чем думал омега, видя, как уходит Бабра? На его красивом, застывшем восковой маской лице невозможно было прочитать ни намека на чувства, только глаза выдавали бушующие внутри эмоции — подозрительно влажные, клубящиеся тоской о не случившемся, поманившем счастье.

— В больницу, — бросил Ри Бабре, едва Лэ погрузили на заднее сиденье, и склонился над лепечущим что-то невнятное, стонущим однопометником. Лэ, похоже, не узнал брата, его зрачки «плавали», неестественно расширенные, ни за что конкретно не цепляясь. Похоже, бедняжку под завязку накачали наркотиками или другими «нехорошими» препаратами.

— Пи-и-ить, — хрипел он, облизывая растресканные, покрытые сухими, коричневыми корочками, разбитые губы. — Водички… Глоточек… Больно, жжет…

Всю дорогу до больницы Ри проплакал, не замечая катящихся по щекам слез, не выпуская Лэ из объятий. Альфочка не распаковывал одеяла, в которое был завернут брат, боялся увидеть более серьезные повреждения, чем гематомы.

На скуле у Лэ темнел здоровенный синяк, нижняя челюсть слева безобразно опухла, шею украшал почти черный широкий след. Сам ли подросток пытался повеситься, душили ли его каким-нибудь ремнем или поясом и за что конкретно он был наказан карцером? Неведомо.

В приемном покое Лэ забрала решительная бригада медиков и куда-то, после короткого осмотра, увезла, оставив Ри, Бабру и Леся маяться на неудобных больничных пластиковых креслах.

И потянулось ожидание, оно длилось около часа и закончилось приходом беременного, до крайности усталого омеги в зеленом хирургическом халате.

— Документы в регистратуре оформили? — спросил врач у Бабры, очевидно, приняв медведя за омегу-гиену и осторожно принюхиваясь. Объяснять ему, кто есть родственники, а кто друзья семьи, Бабра не посчитал нужным и просто кивнул.

Врач подал Бабре несколько скрепленных за уголки крохотной металлической скобочкой печатных листочков.

— Вот выписка, — сказал, давя зевок. — Забирайте мужа домой. Ничего ужасного с ним нет. Влили в вену поллитра жидкости, разрывы в промежности я ушил, синяки потихоньку рассосутся. На будущее — обращайтесь с ним поаккуратней, ведь убить же можете нечаянно, и положите в наркологическую клинику, пока совсем не сторчался.

Ну да, логично, закон Шувуя, так же, впрочем, как и закон родины гиен, разрешал мужьям избивать супругов за измены и прочие серьезные провинности, не делая различий между омегами и альфами…

Огульно обвиненный медиком в издевательствах над подростком и жестоком изнасиловании Бабра предпочел прикусить язык, взял выписку и, бурча под нос ругательства, принял привезенного в кресле-каталке, другим медиком, на этот раз бетой, якобы мужа.

Лэ спал, завернутый все в то же одеяло из борделя, уронив набок растерзанную голову, и едва слышно застонал, когда медведь собрал его на руки — сквозь наркотический дурман звал папА.

— Ничего, — шептал альфач, бережно неся чужого щенка к стоянке. — Ничего, малыш… Мэкса за тобой присмотрит лучше, чем эти… в халатах… — и озлобленно плевал через плечо в сторону приемного покоя. Уж очень расстроился, что Лэ фактически выкинули из больницы, обозвав наркоманом и толком не подлечив. По мнению медведя, подростку не помешала бы госпитализация, курс бесед с психологом и капельницы с антибиотиками.

— Леся, любимый, — обратился он, уже у машины, к гремящему ключами волку. — Сделай доброе дело, подмени Мэксу до вечера? Маленькому тять нужен, сам видишь, без Мэксы не справимся…

Все-все понимающий, мрачно скалящийся Леся чмокнул мужа в подбородок и исчез. Убежал в оменологию, отпускать Мэксу с поста сиделки при Каре.

Комментарий к Глава 15 Гиссэ=гисс=господин альфа \гиена\

====== Глава 16 ======

Лэ проспал до позднего вечера, проснулся в слезах, с криком, подскочил, мучимый тошнотой, запутался в одеяле и забился. Он непременно скатился бы с кровати, не подхвати бдящий возле, на стуле, Бабра.

Увидавший незнакомца подросток в ужасе распахнул глаза, оборвал вопль и замер, мертво вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в запястье альфача. Застыл пойманной пичужкой, ожидая ставших в последнее время привычными побоев и мата.

— Шшшш… — шепнул бедному осознающий собственные мощные, скалообразные габариты медведь, тоже замерев — не хотел пугать еще больше лишним совершенным движением. — Тихо. Все хорошо, ты дома, вокруг друзья. Клянусь.

Лэ смотрел, не мигая, и мелко-мелко дрожал. Боялся. Бабра медленно, очень медленно, словно под водой, поднял свободную руку, положил ее на ледяные пальцы гиенки и начал ласково, но настойчиво разгибать их по очереди, от большого до мизинца. Лэ продолжал безмолвно трястись и смотреть.

Так и не проронил ни звука, пока альфач полностью не освободился, а потом, храня абсолютное молчание и даже не всхлипывая, пополз назад, к стене. А ведь ему было больно тащить по простыням заштопанную попу!