Рябиновая ночь

— К трактору мы сейчас привыкли, как к коню, — говорил он, — а что было, когда в первый раз увидели: и смех и грех. Зимой в тридцать втором закончил я курсы при МТС. Весной получил трактор и гоню его в деревню. А за мной следом и пешие и конные. Буряты за сто верст приезжали посмотреть на огненную телегу, так они автомашину и трактор называли. Подъехал я к деревне. Старухи и те притащились, крестятся, молитвы шепчут, а сами глазеют. Старики затылки скребут и дивятся, как так, без коня, а едет? Я км толкую, что к чему, они хлопают глазами, а уразуметь не могут.

Разговариваем мы с мужиками. Вдруг старухи вой подняли, и одна бойчей другой в деревню бросились. Мы оторопели, что с ними стряслось? Парни у нас озорные были. И вот кто-то ради потехи пустил слушок: колхозу дали трактор, а взамен его старух всех заберут и увезут на птицеферму. Вместо кур они цыплят высиживать будут. Вот старухи и всполошились.

Потолковали мы и решили всем миром похороны сохи устроить.

— Но-о-о? — удивился Петька.

— За селом, где сейчас Мертвое поле, проложил я на тракторе борозду. Председатель колхоза Иван Анисимович Огнев, дед Анны, соху и лукошко в нее положил. Жили мы в ту пору неважнецки, особенно братские. Ну, короче, захоронили соху и лукошко. Потом Батомунко Найданов встал на трактор со знаменем, он тогда секретарем комячейки был, и мы поехали. Все пошли за нами. Иван Анисимович «Интернационал» запел. Песню всем селом подхватили. И такую я в себе силу почувствовал, готов был идти на любой смертный бой за Советскую власть. И ходил. Да и не только я.

У Маруфа Игнатьевича дрогнул голос. И чтобы унять волнение, он достал папиросу и закурил.

— Дедушка Маруф, а кто такие братские? — спросил Федор.

— Братскими раньше русские бурят звали.

— Братья, значит?

— Не знаю. Только я так думаю, пришли казаки в Забайкалье, а потом поселенцы, а мужик без бабы, что дерево без корня, не даст плода. Вот и стали русские жениться на бурятках, кровно породнились. От них-то и взяли свое начало забайкальцы, смуглый, крепкий народ пошел, обличьем и на бурята и на русского похож. Моя прабабушка тоже бурятка была. Я думаю, вот за это-то и стали русские бурят братскими звать.

— А как же они объяснялись? — повел плечами Пронька. — Язык-то друг друга не знали.

— Русские пришли сюда не с войной. А мирный язык у всех один.

Несмело вошла Груня.

— Ты что? — поднял брови Маруф Игнатьевич.

— Ужинать пора.

Ночь набирала силу. Ярче разгорались звезды. Время от времени, распарывая небосклон, они холодными факелами падали в бездну. Сопки тенями маячили по степи. Тишина. И никто не смел ее потревожить, даже ночные птицы боялись обронить крик. Только за полночь с заречных гор донеслось глуховатое косачиное бормотанье. Воздух наполнился пьянящим ароматом — зацвел багульник.

Говорят, это было тогда, когда деревья кустарниками были, реки ручейками, а озера лужицами. Вот в то-то далекое время и родился степной богатырь Онон. И решил он посмотреть белый свет. Заседлал коня и отправился в дальнюю дорогу. Много лет колесил по югу Забайкалья, наслаждался своей молодостью и удалью.

Однажды прилег он отдохнуть в тени сосен степного Цасучейского бора. И приснилась ему девушка, да такой красоты, какой и в сказках не бывает. Открыл юноша глаза, а перед ним всадница в богатом наряде. Крылатый конь под ней так и пляшет.

— Как тебя звать, вольная девушка? — спросил юноша.

— Борзянка, — ответила девушка.

— Не с тобой ли я сейчас встречался в лесной прохладе? Не ты ли мне дарила горячие поцелуи? Не ты ли мне шептала слова нежные?

— Нет, — ответила девушка, — то была моя сестра, Ингода синеглазая.

— А где живет она? Далек ли путь до нее?

— Живет она в горах, среди гольцов снежных. А дорогу к ней стерегут шаманы свирепые. И всякого, кто захочет увидеть ее, предают смерти лютой.

Натянул Онон тетиву крепкую из жил яка, пустил на Север стрелу, стрелу богатырскую, и быстрее ветра помчался за ней. Трудным был путь юноши. Злые шаманы поили его пьяной водой, чтобы он сбился с дороги и не нашел девушку, в еду подсыпали порошки из сон-травы, чтобы уснул он и никогда не покидал степи. Но велика была любовь у степного богатыря Онона к юной горянке Ингоде. Прошел он через все испытания и однажды утром встретил ее у подножья лесного хребта. Обнялись они и с тех пор никогда уж больше не расставались.

Все победила любовь. Только перед сон-травой оказалась бессильной. Все лето резвятся на просторах Онон с Ингодой. Но наступают холода, землю присыпает пороша, и они засыпают крепким сном. Только благоухающий смолистый запах багульника побеждает колдовскую шаманскую силу. А сегодня багульник зацвел. И в эту ночь проснулся степной богатырь Онон, забурлила в нем удаль молодецкая.

Из-за гор медленно поднималось солнце. Вершины сопок были облиты позолотой, а в распадках все еще лежал сумрак. Весь отряд собрался на берегу Онона. Анна остановилась возле Алексея, который только что приехал с Аюшей Базароновичем, поздоровалась. Алексей слегка кивнул головой.