Рябиновая ночь

Невдалеке над волнами, часто махая крыльями, зависла на одном месте чайка, упала в воду и с плачущим криком полетела прочь. Анна проводила ее взглядом.

— Скучаю я по тебе, Алеша. Ты как-то у нас на полевом стане шарф забыл, серый. Так я его ночью прижму к щеке, и ты будто рядом. И пахнет он тобой: полем, ветром. Смешно, верно? А ты-то хоть когда-нибудь думаешь обо мне?

Алексей помолчал.

— Я и других-то женщин иногда за тебя признаю.

— Это хорошо, Алеша.

— Что ж хорошего?

— Иначе бы ты меня давно забыл. И не знала бы я в жизни радости.

— Не очень-то много радости в нашей любви.

— Тише, Алеша. Давай поглядим, как ночь на землю приходит.

Далеко за степью, там, где бугрился хребет Алханай, в ложбине гор, как в люльке, раскаленным валуном лежало солнце. А над ним распластались ярко-красные, точно налитые рябиновым соком, облака. Степь занялась бледным изумрудным заревом. В волнах Онона качалось голубое небо. Изумленные яркими красками, замолкли птицы. Но вот солнце как будто кто-то приплюснул и в тот же миг оно исчезло, кромка неба побелела, точно ее прихватило крепким морозом, облака вспыхнули еще ярче и вдруг погасли, вытянувшись в темные полоски. Поблекла, потускнела степь. Холодной синью налилось небо, и в нем несмело загорелась одинокая звезда. Посуровел Онон. В вечерней тишине звонче запели птицы, сильней запахло черемухой.

— Алеша, а мне не верится, что мы опять одни.

Алексей обнял ее за плечи, ласково коснулся щекой волос.

Анна встрепенулась, запрокинула голову. У Алексея гулко застучало сердце, он припал к влажным губам Анны, как к лесному роднику. И мир перестал для них существовать…

Густела ночь. Ярко разгорались звезды. Над волнами заструился туман. Росой покрылись травы. В безмолвии стояли кусты черемухи, диких яблонь и боярышника. Они оставили в тайне то, о чем говорили в эту ночь Алексей с Анной.

Летняя стоянка Батомунко в пади Цырики. На пологом подоле сопки стоит домик, огороженный штакетником. Летняя кухня в углу ограды. Невдалеке катон, за ним трехстенный дворик, куда загоняют овец в непогоду. За домом несколько тополей, кусты черемухи и тальника.

В низине небольшое круглое озеро. К нему по утрам прилетают кормиться турпаны. По берегам гнездятся чибисы. За озером в долине виднеются каменные глыбы, одна из них, самая дальняя, похожа на огромный серый гриб. Это Каменный котел батора. Севернее от стоянки — цепочка редких сосен, издали похожих на всадников. От них и пошло название пади Цырики — воины.

Привольно здесь и людям и птицам.

Максимка все утро занят неотложными делами: сгонял на водопой слабых ягнят, потом съездил к соснам, долго скакал между ними, воображая себя батором, на Круглой сопке проверил лисят, которые уже начали вылезать из норы, и теперь с аппетитом уплетал молочную кашу.

— Что видел в степи, Максим? — спросила бабушка Дулма. С наступлением тепла она приехала из деревни на стоянку.

— Много видел, — с мужским достоинством ответил Максимка. — Смотрел, как орлы тарбагана ловили. Совсем хитрые птицы. Тарбаган возле норы бегает, орлы на сопке сидят, смотрят на него. Потом один орел полетел, тарбаган в нору спрятался. Орел пролетел, тарбаган вылез, свистит ему вслед. Другой орел подлетел сзади, поймал глупого тарбагана.

— Молодец, Максим, хорошо смотришь, — похвалила бабушка Дулма. — Кто много видит, тот много знает.

В форточку влетела ласточка и юркнула к гнезду, которое было под потолком в переднем углу. Следом влетела вторая, закружилась по дому, почти задевая голову Максимки.

— Что привязалась? — недовольно дернулся Максимка.

Бабушка Дулма с благоговением смотрела на ласточек.

— Раньше старики говорили: только в хорошем доме ласточки гнездятся.

Максимка не ответил.

— О чем вы вчера вечером с дедушкой говорили? — спросила бабушка Дулма, когда ласточка вылетела.

— Много говорили.

— Что ты узнал из этого разговора?

— Я все запомнил, что сказал дедушка. Он говорил, гостей уважать надо, даже случайного путника угощать, как родственника. Это древний обычай бурятского народа.

Бабушка Дулма погладила Максимку.

— Однако правду говорил твой дедушка. Если шибко мало у тебя еды, все равно поделись с чужим человеком, как мать от себя отрывает детям. В будущем можешь зайти к нему, как в собственный дом. Запомнил?

— Ага.

Максимка положил ложку и встал.

— Сада. Я поеду к дедушке.

Максимка помчался на рыжем косматом коне вокруг озера. Ветер бил ему в лицо, рвал гриву коня. С испуганным криком взлетали чибисы. Сердце Максимки замирало, как при полете. И он время от времени кричал: «Гэй, гэй!» Может быть, вот с такой скачки и начинается степной человек. И потом, уже взрослый, куда бы его судьба ни забросила, он всегда будет с тоской вспоминать о степном ветре, о ласточкином гнезде в доме, о голубом озерке. А однажды до боли в ушах услышит конский топот, вспомнит горький запах полыни, и его неудержимо потянет к этому домику, на землю своих предков. И он придет сюда.

Батомунко уехал обедать, а Максимка остался пасти овец. Он сгрудил отару и присел на бутан. Конь, мотая головой, бренчал удилами, тянулся губами к плечу мальчишки.