Читаем Рябиновая ночь полностью

На мыске отдыхала стайка крохалей. Увидев Федора, птицы испуганно скользнули в реке и, поднимаясь, долго бежали по воде. На той стороне, в хребте, кого-то испугавшись, отрывисто крикнул гуран. Немного погодя его сильный хрипловатый голос донесся уже из распадка. За кустом запела горлица. Где-то проржала лошадь.

Вдруг недалеко от берега широкой темной спиной воду вспорол таймень. Федор взглянул на рыбину, которая как тень медленно исчезла под волнами, и его охватил легкий озноб. Он суетливо забросил блесну и стал медленно вращать катушку. Душой и помыслами он был там, в темной глубине воды, где вращалась блесна, и уже представлял, как сейчас ее заглотит таймень. Но этого не случилось. Блесна пришла пустая, заиграв возле берега трепещущейся блестящей рыбкой. Федор облегченно вздохнул, освобождаясь от нервного напряжения. А таймень развернулся в самом устье Урюмки, на темно-синей глади крутнулось улово и, расширяясь, поплыло к струе.

У Федора даже дыхание перехватило. Он забросил блесну в самый водяной круг и, выждав немного, чтобы она опустилась поглубже, потянул леску. Но таймень опять не взял блесну. Так повторилось раз десять. Азарт Федора стал спадать, и он решил попробовать обмануть тайменя искусственной мышкой.

— Не нравится тебе такой завтрак? Давай другого отведаем.

Вместо блесны он привязал искусственную мышь из опаленной кошмы.

— Получай, дружище!

Взмах удилища, мышь упала на струю и, разрезая мелкие волны, проворно поплыла к берегу. В тот же миг рядом с ней взлетели брызги и темно-рубиновый хвост тайменя накрыл ее. Федор на секунду-две ослабил леску и натянул. Было впечатление, что мышь якорями намертво зацепилась за корягу, леска натянулась, зазвенела, катушка не проворачивалась.

— Да там не сам ли водяной схватился?

Но в это время леска ослабла, таймень, видимо, от боли вылетел на поверхность. Как-то через хвост завалился и ушел в глубину. Он был величиной с добрый листвяный обрубок.

— Ух ты! — невольно вырвалось у Федора.

Он изо всех сил вращал катушку, леска надсадно пела. Таймень медленно, но подвигался. Так Федор дотащил его до берега. В глубине уже показалась тень тайменя. Но тут он развернулся и пошел в реку. Федор зажал катушку, но она вращалась, обжигая пальцы. Запахло паленой кожей.

— Не вытащить… Уйдет, — екнуло сердце у Федора.

Но таймень уходил все медленное, медленнее и наконец остановился.

— Лодку бы сейчас… На мель бы его увести.

Таймень постоял немного и заворочался: то вылетит на волны, то нырнет в струю, то кинется в устье Урюмки, то потянет в Онон на быстрину. «Лопнет жилка, лопнет жилка», — единственная мысль сверлила мозг Федора.

А тем временем показалось солнце, туман откатился к правому берегу и пополз по распадкам к вершинам гор, там в голубой лазури неба над зеленой щетиной леса стал собираться в облако. Оживленно запели птицы. На кустах заискрилась, засверкала радужно роса.

Прибежали мальчишки, оба в телогрейках, с помятыми от сна лицами.

— Поймал? — уставившись на воду, где из стороны в сторону, звеня, ходила леска, спросил Ганька, сынишка Михаила Комогорцева.

— Матерый, как бык, того и гляди, в Онон упрет, — с трудом вращая катушку, ответил Федор.

Ганька на всякий случай отступил от берега к кусту, а за ним и Андрейка. В прошлом году Ганька здесь рыбачил. Ему на перемет пудовый таймень подцепился. Что Ганька ни делал, а вытащить его никак не мог, сил не хватило. Тогда взял да и конец перемета обмотнул вокруг себя. Таймень рванулся и сдернул его в Онон. Погиб бы Ганька, да спасибо поблизости рыбаки на лодке оказались, спасли.

Федор, вконец измучившись, подтянул тайменя к берегу, тот крутнулся, леска замотнулась вокруг головы, попав под жабры, и таймень беспомощно завалился набок. Федор бросился в воду, выволок огромную рыбину и опустил ее на песок. Парни с восхищением смотрели на речного тигра.

— Все руки оттянул. — Федор поставил к кусту спиннинг и повел плечами.

— Там второй должен быть, — Андрейка кивнул на реку. — Они же парами ходят.

— Катись он ко всем чертям, — Федор вытер пот с лица. — Несите этого к костру, шашлык жарить будем.

Ганька склонился над тайменем, взял его под жабры и начал поднимать. Таймень трепыхнулся, Ганька качнулся и упал на песок.

— Тоже мне рыбаки, кто так делает, — упрекнул Ганьку Федор. — Несите палку.

Андрейка из кустов принес толстую сухую талину, Федор просунул ее через жабры.

— Теперь берите жердь на плечи и несите. Парни подняли тайменя.

— Ого, увесистый, — протянул Ганька.

— Пуда два с гаком будет.

На таборе рыбаков встретили голубые сороки. Со стрекочущим недовольным криком они разлетелись по кустам. Костер уже прогорел, и только над одной головешкой поднималась жидкая струйка дыма.

— Вы, мужики, идите проверяйте переметы, а я займусь завтраком. — Федор подбросил в костер веток, из талины сделал рожни, разделал тайменя и три шашлыка поставил к костру. Принес воды и повесил на таган котелок.

Появились Ганька с Андрейкой, они принесли несколько сомов, два темных ямных ленка и краснопера.

— Ну, братцы, вот это у нас улов. — Федор подшуровал огонь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза