Рябиновая ночь

— Если хорошо рассудить, — поцарапал затылок Игнат Романович, — зябь — хорошее дело. Еще и удобрение внести. Сорняки в рост кинутся. Их весной прихлопнул — и поля чистые. Хлеб будет — это наверняка. — Игнат Романович погладил ладонью усы. — Но тут такая закавыка. Оно с сеном-то всякое может быть: то в одних местах травы недород, а то заненастит, год на год не приходится. Вот и рассудите. А если по уму, так, конешно, все правильно.

— Все понятно, — рассмеялась Нина Васильевна. — Ох и дипломат ты, Игнат Романович. А сено-то косить тебе все-таки придется. Ведь заставит Алексей Петрович.

— Зачем их заставлять. Пусть сами решают: или сено и хлеб или ничего. Только потом какими глазами на людей смотреть будут.

Глава 2

Много былей и небылиц сложено про озеро Арей. Говорят, как-то раз в верховьях реки Ингоды промышлял охотник зверя. Выдался у него нефартовый день, такое с таежниками нередко бывает: как ни выстрелит, а пулю от цели будто нечистый отведет, даже рябчика на ужин не подстрелил.

Так вот и ночевал у костра голодный. Но утром охотнику повезло: изюбря-рогача выследил, подошел к нему сажен на десять. Зверь пасется на увале, убойное место подставил. Целится охотник, а сам думает: «Справный рогач, хороша печенка у него. Отведу сейчас душу». Самое паршивое дело — так под пулю думать. Слово хоть и не злой дух, но есть в нем какая-то темная сила. Выстрелил охотник и ранил изюбря, а патрон-то последний, добить нечем.

Изюбрь прыгнул на тропу и пошел в горы. Из раны на кусты кровь хлещет. Голодный охотник плетется следом, ждет, когда обессиленный зверь упадет.

А горы все круче. Тропа то в сырую глухомань нырнет, то по каменным россыпям петляет, то к серым утесам жмется. Рогач на глазах силы теряет, шатается, все чаще останавливается. Да и охотник захромал, ноги сбил.

Сколько они так шли, никто не знает. Только вдруг на вершине хребта лес расступился, к озеру вышли. Озеро как озеро, вокруг, пожалуй, верст десять будет. Северный берег крутой, песчаный, посмотришь, будто кто вал насыпал. На нем сосны, кедры да лиственницы растут. Между ними багульник, угрюм и рябина. А южная сторона низкая, темная, там больше ельник, мелкий листвяк да разная чепура разрослась.

Зверь-то с ходу кинулся в озеро, бродит вдоль берега, ил копытами поднимает. Охотник невдалеке костер разложил, рожни готовит, голод-то не тетка.

Может, час, может, два бродил рогач в воде, времени никто не засекал, потом выскочил на берег, протрубил на весь лес и, точно ветер, умчался в чащу.

Удивился охотник, век доживал, а такой оказии не видывал: чтобы зверь кровью истек, окунулся в воду и ожил. И решил он испытать эту воду. Разулся и побитые ноги опустил в озеро: раны на глазах затянуло. Тогда он напился. Голод пропал, а сила такая во всем теле появилась, какой он и в молодости не испытывал. Был такой охотник или нет, теперь уж никто не знает, а молва о великой целебной силе озера живет до сих пор и с каждым годом все дальше бежит по земле.

Вот на это озеро и приехала Анна. Поселили ее в листвяной роще, в просторной палатке с деревянным полом и небольшим светлым окном, выходящим на озеро. Рядом в такой же палатке жило семейство Бориса Каторжина. Даже в жаркий полдень, когда песок на берегу озера накалялся так, что наступить нельзя было, под деревьями стояла прохлада.

Здесь, в глухой тайге, первые дни Анна не находила себе места. Верно, в лесу она бывала, но выросла в степи. А степь — это простор, дали, куда ни взгляни — земля на сто верст видна. А тут горы набычились, стерегут каждый твой шаг. И чувствовала Анна себя точно в колодце. Хорошо хоть озеро, было где глазу отдохнуть, только за ним опять те же горы высились.

У подножья соснового бора приютились небольшие коттеджи. Но и здесь Анне не нравилось, та же лесная теснота, могучие сосны обступили со всех сторон домики, точно давили на них, сквозь густые ветви не везде и небо просматривалось. Поют птицы, порхают с дерева на дерево, а где они там, попробуй увидеть.

Лучше себя Анна чувствовала за листвяной рощей, где разномастным табором поселились «дикари». Здесь по широкой долине цепочкой тянулись небольшие луга, отчего казалось, что в этом уголке и земли и света больше. Да и народ был бедовый. Жили «дикари» суровой, неприхотливой жизнью. Укрывались от солнца и дождей кто в палатках, а кто просто под фанерными навесами. Рыбачили с плотов и резиновых лодок, грелись на песках, а вечерами возле костров не было конца их веселым рассказам. Когда им надоедало, они снимались и на мотоциклах и автомашинах ехали к речкам на другие озера. Что им Арей, были бы вода да солнце, а здоровье будет.

Поздно приходит лето в Забайкалье. Почти на месяц позднее оно приходит на Арей. Был на исходе июнь, а здесь еще буйно цвел багульник. Кое-где в глухих падях белели накипни, и в них, как в погребах, хранили продукты охотники.

Анна целыми днями бродила по прибрежным зарослям, нашла несколько кедров и подолгу сидела под ними.