Читаем Рябиновая ночь полностью

С шашлыков стекал сок, пахло горелым жиром. Ганька подсел к костру, стащил с белобрысой головы кепку, повел носом.

— Пахнет-то как.

— Никакого у тебя терпенья, — бросив к костру телогрейку, упрекнул друга Андрейка.

— А я ничего, просто так.

Андрейка сел на телогрейку, протянул руки к пламени. Был он длинношеий, с сухощавым смуглым лицом и задумчивым взглядом.

— Федор, а ты акулу ловил? — спросил Андрейка.

— Нет, братцы, не ловил. А видеть видывал.

— А китов? — Ганька поднял круглое белое лицо, выпачканное сажей.

— И китов видел. В Тихом океане. Целую стаю.

— А на какой лодке ты плавал?

— Солдаты, а такие вопросы задаете. Это, братцы, военная тайна.

— А почему ты, Федор, капитаном не стал?

— Несерьезный вопрос, ребята. Разве может без матроса хоть один корабль в море выйти? Как вот у нас в колхозе разве могут быть все председателями? А кто тогда будет хлеб выращивать, овец пасти, за коровами ходить? Вот потому-то я не стал капитаном.

За кустами послышался гул мотора, а затем к костру подкатил «газик». Из него вышел Иван Иванович. Бросил взгляд на шашлыки.

— Я, кажется, вовремя подоспел.

— В самый раз, — отозвался Федор. — Подсаживайся к нам.

— От шашлыка не откажусь.

Иван Иванович сел под куст к ребятам. Федор перед ними выложил шашлыки, поставил котелок с чаем.

— Не робей, парни.

Иван Иванович положил в рот кусок шашлыка, разжевал.

— Вкуснятина.

— Все утро старались.

— А работу побоку.

— В увольнении.

— А ты не знаешь, куда Гераська Тарбаган вместе с трактором девался?

— Дома должен быть.

— Я заезжал к его жене. Она говорит, что вчера утром как уехал, так и не возвращался.

Федор ударил кулаком по колену.

— Я с ним потолкую. Вчера после обеда закончили работу, он отправился в Сухую падь за дровами. А сам, наверное, к Алханайским горам махнул. Сейчас самая пора целебные корни копать.

— От какой же хвори он думает лечиться? Его кувалдой с ног не сшибешь.

— Да он эти корешки в город поставляет.

— А что, он и вправду в бога верит?

— Да ты разве Гераську не знаешь? Если ему выгодно, он не только с богом, а и с самим чертом в обнимку вместо жены ляжет.

— Он и бородку отпустил.

— Зверя в душе ни бородой, ни смиренным ликом не прикроешь.

— Придется тебе на правлении за трактор отчитываться.

— Придется. Я ведь разрешил. Как там дела у Арсалана? Говорят, все-таки сделал он навозовноситель.

— Кто его знает. Маются дурью с Алешкой.

Федор покосился на Ивана Ивановича, но ничего не сказал.


Анна укладывала вещи. Взяла свитер с броским красно-белым орнаментом, говорят, на озере вечерами холодно. Анна давно мечтала побыть наедине с Алексеем хоть недельку, да вот оно как вышло, бежать от него приходится. А сердце никак не хочет согласиться с этим.

Из горницы донесся голос Елены Николаевны:

— Посмотри-ка, что это за машина? Я такой диковины отродясь не видывала.

Анна прошла в горницу и остановилась у окна. Через село в сторону Мертвого поля гусеничный трактор буксировал необычный агрегат. На тракторной тележке был смонтирован металлический бункер. Впереди тележки поблескивал плоскорез. К нему от бункера спускался шнек. С боков бункера виднелись шестеренки, цепи.

— Это, мама, навозовноситель. Арсалан с парнями изобрел. Поехали на поле испытывать.

— Чудно. Руками-то зазорно навоз на землю сбросить?

— Это, мама, чтобы пары не пахать отвальным плугом. Плоскорез-то под землей идет. К нему по шнеку и будет подаваться навоз. Прошел навозовноситель, удобрили землю, а стерня как стояла, так и стоит. И пусть ветры беснуются, сколько захочется, стерня-то и сохранит, пашню от ветровой эрозии. И влаги на парах больше накапливаться будет, землю-то не переворачивают, не сушат ее.

— Все, поди, Алексей Петрович мозгует?

— Он, мама. Мне посмотреть надо, как агрегат работать будет.

Анна торопливо пошла к двери, но, дойдя до средины горницы, остановилась. Елена Николаевна с одобрением посмотрела на нее.

— Лучше не ходи, моя. Поезжай с богом.

— Белый свет мне не мил, мама.

— Все, доченька, перетерпится.

В сенцах послышались шаги. Вошел Иван Иванович. На нем была серая рубашка с двумя большими карманами, немного помятые серые спортивные брюки.

— Добрый день.

— Проходите, Иван Иванович, — пригласила Елена Николаевна.

— На минутку я, к Анне Матвеевне.

— Пойдем.

Анна сгрудила одежду на кровати, убрала чемодан, на его место поставила стул.

— Садись.

Иван Иванович скользнул взглядом по чемоданам и сел.

— Надолго едешь?

— Как здоровье будет.

Анна села за стол, поправила ковыльные волосы.

— А ты что не на Мертвом поле? Там сейчас навозовноситель испытывать будут.

Иван Иванович дернул нос-лодочку.

— Я в детские игры не играю. Все это примитив, кустарщина. Такие дела надо делать с размахом, в государственном масштабе. Пусть об этом в верхах думают. Алешка все себе цену набивает, вот и лезет из кожи. А мы люди земные, как-нибудь без громкой славы проживем.

— Но-но. Так зачем я тебе понадобилась?

— Ты когда едешь?

— Завтра.

— Я с матерью разговаривал. Она мне разрешила поехать в Читу за запчастями. Я тебя попутно подброшу до Арея. Дня два-три вместе побудем. Я тоже хочу немного отдохнуть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза