Рябиновая ночь

Он садится на теплую землю, достает папиросы, косится на солнце.

— До вечера еще один зарод скидаем.

Парни садятся вокруг Анания. Пронька растягивается на траве.

— Вздремнуть бы чуток.

— А ты ночью-то что делал? — косится на него Ананий. — С домовым в чехарду играл?

Анна умылась и присела чуть в сторонке. Ей хорошо и хочется просто помолчать.

Над лугами, почти касаясь травы, носятся ласточки. Смуглый, длинношеий, а теперь совсем почерневший от солнца, Андрейка кусает травинку и следит за ласточками. Рядом с ним лежит на траве Ганька и смотрит на облака, его белое широкое лицо не берет загар.

Ананий посмотрел на парней.

— Что, мужики, приморились?

— Парит, — серьезно ответил Ганька.

— Это тебе не котов гонять по крыше.

Над парнями, почти задевая их, пролетели одна за другой ласточки.

— Сдурели, что ли, — бурчит недовольно Андрейка.

— Ребята, а вы знаете, почему у ласточки хвост вилкой? — спросил Ананий.

— Нет, — оживились парни. — Расскажи, Ананий.

Ананий пустил дым колечками, отмахнулся.

— Когда-то в старину жил в Приононье один охотник. Стрелок был, каких после этого земля не видывала. Да только человек он был безжалостный, убивал все, что на глаза попадало: и жаворонка, и лебедя, и любую животину. Там, где он проходил, земля мертвой становилась.

Испугались птицы и звери, уничтожит он их всех, к богу с жалобой на охотника пошли. Бог успокоил их и сказал, что накажет охотника.

Вот однажды идет охотник по степи. Встречается ему старичок. Присели они, по трубке выкурили. Старичок кивнул на лук охотника и спрашивает:

— Ты, паря, хоть стрелять-то умеешь?

Вскипел охотник.

— Да лучше меня еще на свете стрелка не бывало.

А старик подзадоривает его.

— С пяти сажен хоть в корову попадешь?

Охотник от оскорбления весь затрясся. Вскочил. А тут ласточки в небе вьются. Охотник и говорит:

— Если я не попаду в ласточку, то быть мне зверьком, жить в норе и своим мясом кормить лисиц, волков, паршивых ворон и коршунов. А если попаду, то ты, старик, будешь жить в этой душной норе.

Пустил охотник стрелу в ласточку, да промахнулся, только несколько перышек из хвоста выбил. Старик взглянул на него, и охотник в зверька превратился.

Вот так и появились на земле тарбаганы, а у ласточки хвост вилкой стал.

— Так это бог был, а не старик? — спросил Андрейка.

— Ох ты и догадливый, — рассмеялся Ганька.

— Так разве боги-то курят?

— И боги разные бывают, — посмотрел на Андрейку Ананий. — Видно, этот курящий.

Ананий загасил папиросу и встал.

— Подъем. А то кровь остынет, потом не работники из нас будут.

Не заметила Анна, как и пролетел день. Под небольшой сопочкой у ключа стояло несколько палаток и травяной балаган, в котором жили Анна с Даримой. После ужина парни разожгли костер и расположились вокруг, Анна с Даримой сели у входа в балаган. Тетушка Долгор в палатке. Тихо напевая, она рукодельничала.

А вокруг разлилась тишина. По степи блуждали длинные тени. В распадках над озерами пенисто кучился туман. Вдали мерцали зарницы, высвечивая темно-синие тучи. Перекликались перепелки. «Спать пора, спать пора». Ярко горели звезды. Воздух набегал волнами, он был то прохладный, пропахший озерной прелью, то теплый и душистый, точно вздох прогретых сопок.

— А где твой Князь, Ласточка? — спросила Анна.

— У Алханайских гор. Там косит со своей бригадой.

— Не разлюбил еще?

— Вчера приезжал.

— Не обижает тебя?

— Да что ты. Смешной он маленько. Вчера мы сидим на сопочке, он вдруг ни с того ни с сего говорит: «Дарима, сын мне позарез нужен». «Зачем он тебе?» — спрашиваю. «Дело задумал. Хочу всю степь каналами покрыть. Нужен дождик, нажал на кнопку. Трава в пояс, колос хлеба в четверть». «А сын при чем?» — спрашиваю. «А сын вот зачем нужен. Вдруг со мной что-нибудь случится. Так чтобы он дело до конца довел. Такое в один день не делается». — «Ты дело начни, а потом уж о сыне думай». — «Мы с Петровичем уже все обдумали, лет на десять вперед». И меня Князь зовет на оросительную систему работать.

— Иди, Ласточка, куда позовет. Такой не подведет.

— А ты Алексея-то Петровича видела?

— Нет. А что?

— Какой-то он не такой стал. В Сенную падь к нам приезжал. Сам улыбается, глаза грустные.

— Может, болеет.

Дарима прижалась к плечу Анны.

— А ты бы за Алексеем Петровичем пошла хоть куда?

— Как же за ним пойдешь? Семья у него. Если меня позовет, жену и дочь обманет. Видишь, как нескладно получается.

— И зачем же он женился? Нехороший. Я же знаю, тебя только любит. Взял бы да и украл тогда у Ивана Ивановича.

Сегодня перед рассветом подул сырой ветер. Он гулко хлопал по палаткам и шуршал травой на балагане. Небо затянуло тучами. Под свист ветра где-то в стороне Алханайских гор заунывно голосили волчата. На летних стоянках чабанов трусливо тявкали собаки.

Тетушка Долгор проснулась рано, к ненастью ныла поясница, ворочалась, слушала, как шарится вокруг палатки ветер. Лежать надоело, вышла из палатки, посмотрела на небо, а оно мрачное. Орлы-курганники садились на зароды и подолгу осматривали потускневшую степь.