Рябиновая ночь

Уж этого я не вытерпел. Забурлило у меня все в душе. И решил я свою женушку укротить. Схватил ее за волосы одной рукой, чтобы вытянуть по мягкому месту. А жена — фырк к порогу. Меня всего холодом обдало: жена у порога, а у меня в руке целая копна волос. Думаю, что я наделал, собственную жену лишил женской красоты. Как же я теперь с лысой жить буду? Вот горюшко-то.

А она смотрит на меня от порога и так ласково тянет: «Ананий, милый, пошутил, и хватит. Отдай парик. Я ведь за него сто пятьдесят рублей уплатила».

И тут я только понял, что к чему. Швырнул я ей этот злосчастный парик, пошел к куму и с горя так набрался, что потом три дня шатало.

— Ну и после этого бросила она дурью маяться? — смеялся Пронька.

— Какой черт, — безнадежно махнул рукой Ананий. — Совсем отбилась от рук баба.

Алексей встал, затушил окурок, взял литовку.

— Что, братцы, еще до обеда по десятку прокосов пройдем?

Работу закончили с заходом солнца.

После ужина девчата стали помогать тетушке Долгор мыть посуду, парни уселись вокруг костра с надеждой услышать какую-нибудь историю от Анания, Алексей пошел побродить по вечернему лугу. По густой траве он дошел до островка леса и присел под березой на валежину.

Было сумрачно. Над ручьем белой полоской поднимался туман. Невдалеке тутукал козодой. Время от времени доносилось глуховатое жужжанье полевого барашка.

Алексею вспомнился последний вечер перед уходом в армию. Они с Анной переплыли на лодке Онон, ушли в падь и сидели на мягкой траве под леском. Вот так же жужжали полевые барашки. Алексей обнимал Анну, а она шептала: «Я очень буду ждать тебя, Алеша…»

Как это давно было. «Малодушный я человек. А еще мечтал сделать что-то большое. Мужчина… Увидел женщину и голову потерял, как мальчишка. Начинаю новую жизнь…»

Алексей еще долго курил одну папиросу за другой, потом вздремнул часок в балагане, а на рассвете уже шагал в соседнюю бригаду. Он перевалил хребет и стал спускаться в низину. Хотя солнце уже взошло, но под деревьями лежала ночная прохлада. До слуха донеслось еле уловимое журчанье ручья. Он пошел на звук и увидел кедр. Его темно-зеленые ветви начинались почти от земли и чем выше, тем были гуще. Серые мощные корни, вспоров мох, уходили в землю. Между ними кипел родник. Голубоватая струйка воды перекатывалась через корень и маленьким ручейком убегала среди деревьев. Здесь ручеек был робкий, беспомощный, но, спустившись в долину, превращался в грозную реку.

Родничок, не ты ли вспоил этот кедр-великан, о который разбиваются бури; не ты ли одел в леса эти хребты; не ты ли подарил Забайкалью степную реку Онон и дал ему такую силу, что он на своем пути раздвинул горы и разрезал скалы?

Алексей зачерпнул пригоршню прозрачной воды. Замерцали в ней, заискрились лучи солнца. А зачем ты, человек, пришел на эту землю? Горит ли в твоем сердце искра, что вспыхнет однажды пламенем и осветит весь твой путь, и родина назовет его подвитом? Или каплей росы блеснет твоя жизнь и высохнет без следа?

Глава 4

Июльский день в разгаре. Нежится природа. То тишина разольется над степью, не колыхнет травинка, замрут облака, горячий зной сушит землю, то вдруг налетит ветер, пригладит серебристые ковыли, взбудоражит цветастое разнотравье по склонам сопок, смахнет облака, в синеватую даль умчатся длинные тени, засияет небо; пройдет немного времени, и опять откуда-то набросит облака, над Ононом громыхнет тучка, смочит сыпучим дождем прибрежные кусты и исчезнет.

Анна тракторными граблями сгребает в высокие валки сено, парни подхватывают их волокушами и везут к зароду. На зароде стоит Ананий. На его спине ветер вздувает пузырем рубаху, треплет кудри, в которых застряли зеленые листочки.

— Шевелись, ребята! — покрикивает Ананий с высоты.

Пронька стогометателем подает ему целыми копнами сено. Ананий будто играет вилами.

— Пронька, поднажми, — Ананий рукавом рубахи смахивает пот с лица, перекидывает вилы с одной руки в другую. — Не робей, Пронька, ты не у Маньки в гостях.

В работе Ананий ненасытный. Его азарт невольно передается всему отряду. И юркие колесные тракторы вперегонки мчатся с копнами к зароду. Анна время от времени поглядывает на Анания, она не слышит его слов, но видит, как он работает, и у нее невольно прибавляются силы. После болезни она первый день на лугу. Ее все радует: и небо, и степь, и гул тракторов. Она с какой-то жадностью впитывает в себя все окружающее, точно пьет из родника и никак не может напиться. От запаха сена, от теплого ветра, от синих просторов у нее слегка кружится голова.

Недалеко от распадка четыре агрегата косят сено. На переднем тракторе Дарима. Когда она высовывает голову из кабины, красным маком алеет ее косынка. Эту косынку ей недавно вручил Аюша Базаронович за первое место. Дарима хоть и не показывает виду, но очень гордится этим своеобразным вымпелом.

Сметали зарод. Ананий по веревке спустился с него, кинул критический взгляд на свое детище, подошел к бидону с водой, зачерпнул ковш и с жадностью пьет, потом льет воду себе на грудь и, крякнув от удовольствия, говорит:

— Перекур. Пятнадцать минут.