Рябиновая ветка

Наташе отвели место возле широкого окна. Чертежные вертикальные доски стояли тесно, как нотные пюпитры в оркестре, с той, однако, разницей, что музыканты видят друг друга, а тут Наташа сидела как бы одна в крошечной комнате.

В окно виднелись застекленные крыши заводских корпусов, широкий, чисто подметенный асфальтированный проезд между цехами, высокая бронзовая фигура Серго Орджоникидзе и у горизонта кромка соснового леса.

В одиночестве и тишине прошел этот первый заводской день.

В обеденный перерыв Наташа спустилась в столовую. Кругом слышались шумные веселые голоса. Конструкторы сдвинули два стола и о чем-то оживленно беседовали, изредка бросая любопытные взгляды в сторону новой сотрудницы. Наташе взгрустнулось оттого, что она сидит за столом одна.

На лестнице, когда Наташа тихо поднималась в конструкторскую, ее нагнал легко и стремительно шагавший через несколько ступенек Борис Николаевич. Он что-то мурлыкал, галстук у него чуть развязался, черные волосы растрепались.

— Как ваши дела? — громко и весело спросил он.

— Скоро закончу расчеты.

— Вот и отлично. Сразу покажете мне. Сержант не растерялся… — непонятно сказал он, пропуская Наташу в конструкторскую, и сразу кому-то крикнул: — Сергей Иванович! Где чертежи цапфы?

В тесную комнатку к Наташе заглянул пожилой розовощекий инженер, похожий на концертного конферансье. Наташа уже заканчивала работу и собиралась пойти к Борису Николаевичу.

— Ваш сосед, — постучал он карандашом по чертежной доске. — Захаров! Чем вас Борис Николаевич нагрузил? — полюбопытствовал он, шевеля то одной, то другой бровью, почесывая карандашом за ухом.

Наташа показала. Инженер внимательно посмотрел расчеты и с сомнением покачал головой.

— Э! Какой вы блок, девушка, поставили! — сожалеюще произнес он. — Велик запас прочности взяли, не учли — здесь резких динамических ударов не бывает. Нагрузка всегда равномерная. Мне этот канат знаком, я им две недели назад занимался.

Наташа поняла, что Борис Николаевич проверяет ее. Сначала ей стало только неприятно, потом чувство возмущения и оскорбленной гордости охватило ее. С выражением решимости на лице она направилась к Борису Николаевичу.

— Я закончила! — с вызовом сказала она.

Борис Николаевич взял листок с расчетами и внимательно посмотрел на Наташу. Она стояла, выпрямившись, чуть откинув голову.

— Посмотрим, — протянул он. Наташа молча ждала.

— Отлично! — оценил Борис Николаевич ее работу. — Справились. Сегодня больше ничего не успеете сделать. Посмотрите наш технический проект. Вам надо знать, какой машиной мы сейчас заняты. Придется скоро и вам в наши дела окунуться. — Он выдвинул ящик стола, потом неожиданно поднял голову и спросил: — А почему у вас такой сердитый вид?

— Борис Николаевич, — звонко, не узнавая своего голоса, сказала Наташа. — Зачем вы мне этот расчет дали? Ведь его до меня уже сделали.

Приветливое лицо Бориса Николаевича вдруг стало холодным и недружелюбным. Резкая вертикальная морщинка обозначилась у переносья. Очевидно, никто не позволял себе так разговаривать с ним.

— Возможно, — сухо сказал он. — Что из этого следует?

Наташа не знала, что можно ответить. Ей стало очень стыдно. Она стояла, все так же выпрямившись, и в волнении теребила пояс халата.

— Напрасно обиделись, — чуть смягчился Борис Николаевич. — К этому расчету вам, а может быть, и другим, придется вернуться. Вы только начинаете путь конструктора, и вам надо запомнить: мы должны семь раз отмерить, а уж потом отрезать. Нам, как саперам на войне, нельзя ошибаться.

Расстались сухо. «Дура, какая я дура!», — укоряла себя Наташа, отходя от стола главного конструктора.

Вечером Наташа рассказала Варе о своем первом рабочем дне, умолчав о расстроившей ее размолвке с Борисом Николаевичем.

— Поздравляю! — торжественно произнесла Варя. — Борис Николаевич Соболев — знаменитый в нашем городе человек. Один из самых талантливых конструкторов на заводе, и мой самый жадный и самый аккуратный читатель. Вот подожди, как-нибудь я тебе подробно о нем расскажу. Да ты его и у нас, возможно, увидишь. Он Леонида иногда навещает.

Это еще больше расстроило Наташу.

2

В конце первого месяца жизни на заводе Наташа уже стала своим человеком в конструкторском отделе. У нее появились подруги. С ними Наташа ходила в заводской Дворец культуры и подумывала о вступлении в драмкружок. Теперь и она в столовой помогала сдвигать вместе несколько столов, хлопотать и устраивать коллективные посещения театра и концертов.

Жизнь большого коллектива конструкторов захватывала Наташу.

Она любила утром, войдя в конструкторскую, постоять у окна. Сквозь высокие и широкие стекла лились потоки света. По заводскому двору, щедро освещенному солнцем, густо шли люди. Что-то праздничное и торжественное было в этом утреннем шествии. Наташа испытывала волнующее чувство близости к этим людям и значительности участия в общем и важном труде.