Рябиновая ветка

Вечером Черкашин воспользовался Зоиным приглашением.

На пороге домика его встретил высокий, худой седовласый хозяин. На вешалке виднелась белая, чуть порыжелая фуражка с «крабом» — Алексей Александрович служил механиком на рыбзаводе. Одну из стен занимала большая медвежья шкура, рядом висело ружье. Жена Алексея Александровича принялась ухаживать за гостем. На стол подали отлично сваренный кофе, печенье собственной кухни. Старики нежно, со старомодной предупредительностью относились друг к другу. Зою они любили, звали ее Зоинькой.

Гостю показали не только эдельвейс — скромный цветок из породы бессмертников, но и байкальскую удивительную губку, похожую на оленьи рога, высушенных бычков — ширококрылок, с большими, как у бабочек, крыльями, прозрачными плавниками, пестрые камушки — обломки драгоценных пород, найденные в песке на берегу, образцы красящих глин.

У стариков в запасе оказалось множество рассказов о своеобразной жизни края и всяких примечательных историй. Перед Черкашиным словно перелистывали страницы занимательной книги.

Зоя весь вечер сидела молчаливая и грустная, избегала участия в разговоре. Старики, видно, что-то знали и не трогали ее.

В конце вечера хозяин и гость сыграли в шахматы. Черкашин ушел довольный: он любил такие знакомства.

Дома Черкашин заснул не сразу. Он лежал, устало закрыв глаза, и в воображении перед ним проходили мягкие, покрытые буйной зеленью берега этого единственного в своей неповторимости моря, которые вдруг сменялись суровыми и угрюмыми каменистыми обрывами. Вспомнились названия здешних местечек — Варначка, Жилье, Большие Коты, Каторжная, Покойники… Сибирь в прошлом далекий и страшный край, море, встававшее неодолимой преградой на пути многих беглецов. И вот сюда пришла новая жизнь. Как хорошо сложилось, что он попал на Байкал.

Следующие три дня Черкашин провел в отдаленных от поселка геодезических группах. Вечером на моторной лодке он возвращался домой.

«Да, — думал Черкашин, — пока еще глухи и необжиты эти таежные берега. Знает ли Зоя, что здесь ей будет труднее? Может быть, уехать ей в другую партию, скажем, на линию Кругобайкальской железной дороги? Можно помочь ей».

В доме приезжих Черкашин прошел в комнату геодезистов и остановился на пороге: шло собрание.

Председательствовал очень воинственно настроенный Сережа Старовойтов. Рядом с ним стоял, расставив ноги, крепко сбитый, сероглазый паренек среднего роста, в щеголеватой форменке, видимо, физически очень сильный, и с такой густой шевелюрой, что никакая расческа не могла проложить пробора. Он смущенно, но чуть снисходительно улыбался. У окна, в сторонке, сидела Зоя, с застывшим безучастным выражением лица.

Черкашин прислушался и понял, что разбирается проступок помощника капитана Харченко, и присел на крайнюю табуретку.

— Товарищ Харченко, — говорил Старовойтов. — Что ты все о службе… Ты вот расскажи, как тогда у тебя получилось?

Харченко переступил с ноги на ногу и кинул быстрый взгляд на Зою.

— Это тогда вечером? Все же знают, — обиженно сказал Харченко. — Ну, так… Малость выпил… Вышел на берег и встретил капитана. Он мне говорит: «Не ходи на катер». Спрашиваю: «Почему?» Он говорит: «Катер — не вытрезвиловка». Я, конечно, обиделся и погорячился. Сказал капитану несколько слов и ушел домой.

— Какие слова? — не отставал Старовойтов.

— Такие, что могу совсем с катера сойти. На другой уйду, на Байкале катеров много, а с ним плавать не буду. На следующий день и не вышел… Потом одумался, с капитаном помирился.

— И все? — настойчиво спросил Старовойтов.

Харченко неприязненно оглянулся на него и опять кинул тревожный взгляд на Зою. Но девушка не смотрела на него.

— Еще было, — твердо, с хрипотцой выговорил Харченко. — Многое сказал тогда неправильно. Зоя все это знает. Была у меня к ней обида и на капитана подозрение. Ну, ведь вы знаете, — он обвел всех виноватыми страдающими глазами. — Ревность горела… Вот и сказал. А повторять здесь не буду, — решительно добавил он. — Перед Зоей я извинился. Правда, Зоя? — с мольбой спросил он.

Но Зоя сидела у окна все с тем же безучастным выражением, только губы у нее побледнели.

— Эх, Гриша, душа морская! — иронически сказал кто-то.

Харченко молча посмотрел в ту сторону.

— А ты знаешь, что Барышева уходит от нас? — спросил Старовойтов.

— Знаю, — мрачно отозвался Харченко.

— Знаю, знаю, — высоким голосом раздосадованно заговорил Старовойтов. — На собраниях тебя не остановишь, а сегодня язык присох.

— Присох, — согласился, все больше мрачнея, Харченко.

Некоторое время в комнате было тихо.

— Есть еще вопросы? — спросил Старовойтов и, не получив ответа, разрешил Харченке сесть.

Помощник капитана катера сел на виду, у председательского стола, и вытер вспотевший лоб.

— Кто хочет слова? — спросил Старовойтов и постучал карандашом.

Выступило несколько человек. Харченко сидел выпрямившись, подняв голову, мужественно выслушивая резкие упреки товарищей. Эта смелость понравилась Черкашину.

Он заметил вопросительный взгляд Старовойтова и прошел к председательскому столу.