Рябиновый дождь

— Нет, — пошутил больной, — падая, язык откусил. Но если дашь закурить, буду болтать до полуночи, — обрадовался, увидев, как смутился милиционер. — Я понимаю, что здесь нельзя, но если вы прикажете, нашу койку придвинут к окну. Ну как?

— Я попытаюсь, но из принципа не поддерживаю твоей глупой привычки всегда и всем перечить, — поправил сползающий с плеч халат и на цыпочках куда-то вышел.

А когда вернулся, в палате даже светлее стало.

— Разрешают, — улыбался, счастливый. — В особых случаях они могут сделать исключение. Даже указание такое есть. — Изображал дурачка и толкал койки. Потом, вспотевший, присел и заявил: — Знаешь ли ты, что ваша авария произошла в начале месячника за безопасность движения?

«В начале моей жизни», — хотел поправить его Саулюс, но сдержался. Сильнее, чем глупость, он ненавидел сочувствие.

— А какая разница? — спросил, разочаровавшись в собеседнике, и дрожащими пальцами прикурил сигарету.

— Большая, дружище, очень даже большая, — встревожившись, стал объяснять Милюкас. — Общественность к работе подключена, корреспонденты на ноги подняты, комсомол активизирован, значит, и ответственность больше. Будем разбираться по всем параграфам. Уже установлено: с вечера ты был выпившим, а Моцкус — в рот не брал. Ехали со значительным превышением скорости. — Он знал, что иным способом ему ничего не добиться от этого упрямого и хитрого парня. Откровенно говоря, ему ничего и не требовалось. Все было ясно: вмешался парень в старый спор двух зубров и так глупо угодил им на рога, и такой молодой!.. Он смотрел на Саулюса и видел себя. «Так завершаются все слишком активные поиски правды», — хотел он добавить, но промолчал, потому что в последнее мгновение вспомнилась глупая, от случайных людей услышанная сплетня: «А может, на самом деле он — сын Моцкуса?.. Ведь чертовски похож…» Но Саулюс прервал его мысли:

— А что еще вы знаете? — Изголодавшись, тянул вторую сигарету, пускал узкую струю дыма в окно и, снисходительно улыбаясь, думал, что никто на свете уже не в силах ни увеличить, ни уменьшить наказание, выпавшее на его долю, что пришло время рассчитаться даже за то, чего он еще не успел сделать. И эта разница в положении вдруг так возвысила его над человеком, листающим бумажки, что Саулюс решил больше не мелочиться: — Скажите, что вообще вы знаете о людях?

— Очень много, мой милый, даже слишком много… Когда человек перестает быть первым, только тогда он начинает понимать, что он уже не десятый и даже не тридцатый… Или, скажем, что он сам есть та правда, которую он все время искал и не мог найти… Но это уже не входит в мои обязанности, — сказал и подумал: «Парень ты, парень, если бы сегодня ты знал хотя бы столько, сколько знаю я, не петушился бы так». А потом преувеличенно деловым тоном добавил: — С правой рулевой тяги скручена или сама открутилась гайка. Вот почему вы на повороте слетели с насыпи.

— Я так и думал, — Саулюс вздохнул с облегчением и, не скрывая радости, спросил: — Значит, виновата машина?

— С выводами торопиться не будем. Все посмотрим, проверим, а не хватит фактов — с людьми побеседуем, вас с Моцкусом допросим, и виновный сам найдется… Да, а ты машину на дворе у Жолинаса ремонтировал? Залезал под нее?

— Нет.

— Хорошо помнишь?

— У нас в гараже механики что надо. Я только на шоссе останавливался, когда колесо спустило. А почему вы спрашиваете?

— А потому, что виноватым может оказаться третий, которого в машине даже не было.

Саулюсу стало интересно. «Странно, — рассуждал он, — я только что списал себя и помирился со страшной иронией судьбы, а этот человек, отыскавший скрученную гайку, еще хочет что-то изменить», — и усилия Милюкаса показались ему более чем смешными.

— А сколько за это полагается? — озорно поинтересовался, выпустив изо рта цепочку правильных колечек дыма.

— Как кому, — милиционер все еще не хотел раскрывать свои карты. — До пяти. Тяжелые телесные повреждения, месячник безопасности движения, превышение скорости, технически неисправная машина, похмелье… — В этой роли Милюкас чувствовал себя прекрасно и уже не сомневался в обоснованности своих предположений, только ему было немножко грустно, что в поисках истины иногда приходится так глупо притворяться.

— Вы страшно могущественный.

— Только изредка, — скромничал инспектор.

— А мне доктора так много не обещают: полгода, ну, годик, а потом — пролежни, отмирание мускулов и еще какая-то чертовщина.

— Мы все знаем, — он шлепнул по планшету, — да и некоторые вещественные доказательства имеем. Вы с Жолинасом ссорились?

— Никогда.

— А из-за чего поцапались?

— Это наше дело, — покраснел Саулюс.

— Может быть, не спорю, но ваша история поучительна.

— Ну и какого черта пугаешь, раз все знаешь? — На дальнейшую игру у Саулюса уже не было ни сил, ни желания.

Мог бы и повежливее, снова подумал Милюкас, но вслух сказал: