Рябиновый дождь

А может, он притворяется? Может, он только прикрывается добротой, желая утаить ошибки молодости? Или боится, что появятся другие люди и тогда он станет лишним? Прицепившись к альтруизму Моцкуса, Саулюс с облегчением почувствовал, что здесь-то шеф более уязвим. И у него было немало ошибок. Нет, это не были ошибки в подлинном смысле слова. Возможно, даже наоборот. Моцкус всегда относился к нему хорошо, слишком хорошо. Саулюс еще не сделал ничего, чтобы заслужить такое внимание, и поэтому доброта шефа все время казалась ему несколько подозрительной. С малых лет он приучен думать: если начальник заискивает перед подчиненным, значит, слишком мало ему платит. А теперь это подозрение обрело почву, и Саулюс растерялся. Только подъезжая к дому Моцкуса, он наконец обуздал себя. Какое свинство осуждать человека, думал он, только потому, что сам не можешь быть лучше его!..

Успокоившись, притормозил, шмыгнул под запрещенный знак и ближайшим путем заехал во двор.

— Парочку оставь себе, — выгружая багажник, буркнул Моцкус, а остальных уток тут же раздал сбежавшимся детям. — Мне и одной хватит, — сказал и на прощание помахал рукой.

Поставив «Волгу» в гараж, Саулюс вернулся пешком и, окончательно измученный, упал в объятия Грасе.

— Что с тобой? — спросила жена.

Саулюс молчал и чувствовал, как от тепла тела Грасе и ее нежного прикосновения начинает сильнее биться сердце, как от нахлынувшей крови вспыхивают щеки, но волнение, улегшееся через несколько минут, только увеличило усталость. Он присел возле батареи.

— Что с тобой, Саулюс? — Даже целуя, она взглядом искала его глаза. — Что с тобой?

— Я сам хорошо не знаю. Свари крепкий кофе.

— Ты вчера приезжал?

— Приезжал.

— Так я и думала. — Она облегченно вздохнула и повисла у него на шее. — Целые сутки я только о тебе и думала, вдруг, думаю, авария, или ружье взорвалось, или лодка перевернулась? А ты, оказывается, жив и здоров, в армии послужил да еще парочку бедных уточек подстрелил, — погрозила пальцем и осторожно сказала: — Только нехорошо, что от тебя водочкой попахивает. Ведь ты шофер.

— Свари кофе, — Саулюс поднял ее, отнес на кровать и бросился целовать словно сумасшедший. — Грасите, Грасите моя! Я очень плохой, я — подлец. Я не знаю, кто я такой… Ты понимаешь? Я последний распутник и лицемер…

— Я не верю, не могу поверить ни одному твоему слову. Скажи, что случилось? Может, с Моцкусом поссорился или на работе что-то не так?

— Ничего, Грасите. Я еще ничего не сделал, только мог сделать. Мысленно я уже предал тебя. Ты ничего не знаешь, не понимаешь, как вчера ты была нужна мне. Безумно! Нечеловечески! Я даже сам хорошо не понимал, как ты вчера была нужна мне, — уверял себя и ее, а мысли все еще вертелись вокруг Бируте, Моцкуса и так неожиданно выплывшей их тайны.

— Но ведь я с тобой, — ничего не понимала жена. — Ну, посмотри мне в глаза… Ну, поцелуй еще раз…

— Не могу. Я хочу забыться, потому что со вчерашнего дня мне кажется, что все, к чему я ни прикоснусь, превращается во что-то нехорошее. — Близость Грасе помогла ему забыть обо всем, что он видел и пережил, что выдумал. Он чувствовал ее одну, жил ею одной. Это была не только любовь к своей жене. Саулюсу обязательно нужно было быть таким, каким он был эти несколько дней: капризным, суетливым и нетерпеливым там, где никогда не надо спешить.

— Что с тобой, Саулюкас? — Она прижимала к себе его голову. — Что случилось, дурачок мой?

А потом они пили кофе. Душистый и крепкий, приправленный лимоном. Он был усталый и счастливый. Она — немножко удивлена и растерянна. Они улыбались друг другу и друг друга стеснялись. И еще он целовал ей руку, вставал на колени и, словно в старых романах, лепетал всякие торжественные клятвы.

— Саулюкас, ты никогда таким не был со мной.

— А что, я страшный?

— Нет, милый, еще хуже: ты непонятный.

— Может быть, только скажи: что ты делала вчера примерно с шести до семи вечера? Это не допрос, мне очень интересно…

— Ничего. Выгладила твои брюки, начистила туфли, думала, когда вернешься, сходим и посидим где-нибудь. Вдвоем.

— И все?

— Нет. — Она слегка покраснела. — Около семи притащился Игнас. Тебя искал. Принес бутылку шампанского и целых полчаса молол про телепатию, про непонятное счастье человеческое, про подсознание и какой-то диктат, навязываемый нам более развитыми существами, населяющими вселенную, перед которыми мы все — просто бессильные и ничего не стоящие твари.

— А ты? — насторожился Саулюс.

Я была уставшей и выпроводила его домой.

— А шампанское?

— Думаешь, он оставил бы такую драгоценность? Забрал с собой, только вот беда — в коридоре бутылка выскользнула и разбилась. Ты не видел, как красиво разбивается шампанское! С грохотом, с пеной и белыми брызгами, а потом, когда все оседает, оно чернеет и убегает грязными струйками, противнее, чем обыкновенная вода.

— Так я и думал, — вздохнул Саулюс.

— Что ты думал?

— Ничего. Игнас прав: существует и телепатия, и интуиция, и еще недоделанное дело.

— А яснее ты не можешь?