Рябиновый клин

Он ужасно скучал по Володе, долго скучал, иногда казалось – всю жизнь. У него появлялись разные друзья и приятели, возникали мимолётные знакомства, он перетекал из одной компании в другую, взрослел, страдал, предавал и был предан. Но уже никогда у него не было такого бескорыстного, такого великодушного взрослого друга, как Володя Пу-И, посланного ему судьбой на станции Каменово.

Что касается почерка, то – мелкий, внятный и округлый, – он всегда удивлял его близких, коллег, его женщин. И вопреки врачебной традиции и медицинским анекдотам, даже пациенты могли свободно прочитать то, что он писал на латыни.

Глава 3 Люди двора

Утро во дворе начиналось с появления пяти Петровичей. Четверо из них были безногими и разъезжали на деревянных гремучих тележках, особенно когда с травяной почвы двора тележка въезжала на мощённую булыжником площадку пакгауза и шарикоподшипники тарахтели гремучим горохом, перешибая даже вопли матюгаль-ника.

Пять Петровичей напоминали недособранный конструктор, при взгляде на них хотелось догнать того недотёпу-умельца, который то ли растерял детали, то ли наскучило ему человечков собирать, вздёрнуть за шкирку и накостылять от всего сердца – на будущее. (Впрочем, до будущего далеко, а при коммунизме вообще никаких калек уже не будет.) Трое Петровичей обходились культями вместо рук, а один вообще был одноруким под самый корень, под левую подмышку. Зато главный их Петрович, собственно, настоящий Петрович, по которому и называли остальных, был героем и предводителем: у него имелись целая рука и целая нога, обе левые; нога была обута в чобот, резиновый сапог, обрезанный по щиколотку, а правая часть организма – для баланса – страховалась слева надёжным деревянным инвентарём: хороший костыль никому не помешает, говорил Петрович, с ним жить веселей.

Первым делом Петрович, предводитель Петровичей, наведывался в вокзальную столовку, где на столах, кроме перца и горчицы, всегда стояло по тарелке квашеной капусты. Бесплатно! Батя распорядился. (А давным-давно, до какой-то там засухи, говорят, ещё и хлеб нарезанный лежал, бери не хочу). Петрович ковылял в столовку, аккуратно и вежливо, не наглея, понемногу набирал в бумажный кулёк капусты с каждого стола и относил остальным четверым, ожидающим его снаружи. Потом выгребал из карманов засаленных пиджаков мелочь, частенько кто-нибудь из соседей пару копеек добавлял, – и Петрович скакал на своём костыле в продуктовый на привокзальной площади и брал две бутылки водки в полотняную торбу, которую продавщица Маняша-добрая вешала ему на шею. Расположившись под былинным тополем, Петровичи выпивали и чинно закусывали, – завтракали. После чего с грохотом удалялись куда-то через пакгауз – на паперть, вероятно, мелочишку сшибать. На другое утро возникали вновь.

Вообще-то, из крупных городов таких калек давно уже куда-то вывезли за одну ночь. Куда – кто их знает, люди разное говорили, а когда батя на эту тему рот открывал, мама хмурила брови и грозным шёпотом просила «закрыть матюгальник»! Но пять Петровичей годами ухитрялись прятаться, и мама говорила – уже после смерти отца, когда у них со Сташеком случались внезапные и серьёзные ночные разговоры, – что батя покрывал калек, позволяя ночевать на складах пакгауза.

Было там хитроумное убежище.

Пустые, освобождённые от груза отсеки не запирались никогда. Со стороны путей под складами шла глухая стена, а вот если со двора зайти… Грузы-то надо было перегружать-перетаскивать-перекатывать на машины, и потому пол складов поднимался к самым бортам машин. Под этим накатом было пустое пространство, зашитое досками. Ну и несколько досок аккуратно расшатали, раздвигая понизу. Эту огромную полость вдоль путей и облюбовали Петровичи. Хранили там разный скарб, собранный по добрым людям: зимнюю одежду, посуду, керогаз для стряпни. И много, много пакли – для обустройства ночлега.

Да, батя покрывал их, обиженных жизнью победителей, и те не подкачали (кто в разведке служил до ранения, кто в сапёрах, а кто в пехоте), жили себе и жили, сотворённые ужасным конструктором – войной; жили при станции аж до конца шестидесятых! – правда, к тому времени двое Петровичей умерли: один не проснулся утром, другой случайно под маневровый угодил – короче, в одну из ночей их всё же словили, такое дело. Интересно, кому они мешали, говорила заплаканная мама, и кто такая падла нашлась, что не поленилась в нужную инстанцию написать?