Рябиновый клин

Мама, которая на прозвища была легка и изобретательна, в детстве называла сына по-всякому: «нюхач», «гончая», «вострый нос», «санинспектор». Потому как, едва войдя в дом, Сташек с порога мог объявить, что сегодня мама готовила на обед, и дома ли отец, и приходил ли сегодня краснодеревец Илья Ефимыч (тот всегда приносил с собой запах свежей стружки, причём сосновую от берёзовой Сташек отличал безошибочно). Он сразу определял присутствие в доме сестры Светланы, хотя духами та пользовалась весьма экономно: пару мазков за ушами своим драгоценным «Сигнатюром», который ей «доставали» у спекулянтов. («Сигнатюр» тоже был с отдушкой ландыша, но ту забивал сладковатый и пряный вездесущий запах роз.) Отец иногда насмешливо совал под нос Сташеку свою рубашку, дабы тот вынес вердикт: можно ещё сегодня надеть или пора бросить в корзину с грязным бельём.

С раннего детства запахи кружили над ним, всю жизнь от них зависел. Мысли, ощущения, вспышки памяти и многие поступки были связаны с запахами, с букетами запахов, накатами, волнами… с далёкой и призрачной вибрацией разных запахов. Как одинокая нота английского рожка, вдруг всё естество пронизывал тонкий аромат кого-то или чего-то. Запах мамы – навеки, сквозь сон, сквозь темень, сквозь любую печаль и сиюминутное отвращение: острое свежее облачко ландыша – любимые её простенькие духи. Или сложносоставной общественный запах школы: тут и мастика для пола, и мел, и чернила, и ватман старых стенгазет, свёрнутых в рулон в углу учительской, и ребячий пот в раздевалке после урока физкультуры… Добрый и безопасный запах его комнаты, привычный, почти незаметный: нагретое стекло настольной лампы, книжная пыль плюс терпкий дух овчинного покрывала на топчане. Табачный горьковатый запах отца, что годами неприкаянно витал в доме после его смерти. И озорной, одуряющий, с отдушкой летней испарины и речной воды, рыжий запах девочки-женщины, запах его любви и самой безвозвратной потери, запах, который всю жизнь он пытался стряхнуть со своих мятущихся снов, который настигал его, и мучил, и требовал воплощения. Он с ума сходил, если в проносящейся мимо толпе улавливал нечто похожее, хотя бы компонент (девушка только из бассейна?), хотя бы дуновение её запаха. Разворачивался, шёл следом, торопясь догнать… и убеждался: не то, не так, никогда, уже никогда больше, очнись и смирись…

Однажды, явившись к любовнице раньше назначенного часа – у него был свой ключ, – бродил по квартире и от нечего делать, из любопытства открыл платяной шкаф. Там дурно пахло… спёртым, неряшливым духом женского пота и давно не стиранной материи. Он аккуратно притворил дверцу и ушёл из этой квартиры – навсегда.

Так вот, запахи… Терпкие, пронзающие или воздушно-травяные запахи летней Мещёры.