Молодежная редакция готовила передачу о театре. Не о конкретном театральном коллективе, но о театре вообще, о немеркнущем искусстве подмостков и колосников, о его непростой философии и еще более трудной психологии. Стасика отсняли на прошлой неделе, он наговорил в камеру массу умностей: в умении красиво говорить он давно преуспел, за что его нежно любили телевизионные деятели. В передаче Стасик говорил о своей любви к театру, о самоотверженности профессии, о ее популярности - о ней он имел полное представление, поскольку числился членом приемной комиссии института, - ну, и прочие высокие слова произносил в микрофон.
Однако требовалось кое-что доснять. Стасик, например, хотел по-отечески побеседовать с теми, кто завалил ЦТ письмами с тревожным вопросом: "Как стать актером?".
Текста Стасик не готовил заранее, предпочитал экспромты, тем более что передаче еще клеиться и клеиться, можно будет случайные неточности или благоглупости триста раз переснять. Стасик лишь предупреждал режиссера и редактора о теме выступления, перечислял узловые моменты, а то и просто-напросто вставал перед камерой (или садился - зависело от фантазии режиссера) и начинал изливать душу. Душа его изливалась правильно, в приемлемом русле, мелей и водопадов в течении не наблюдалось. В студии сидела Ленка.
- Здравствуй, птица, - сказал ей Стасик. Всех, кроме мамули, женщин он ласково называл птицами, иногда - с добавлением эпитетов: сизокрылая, мудрая, склочная, красивая, злая - любое прилагательное, подходящее к случаю. Обращение было чужим, заемным, подслушал его в каком-то спектакле или в телевизоре, вольно или невольно взял на вооружение. Удобным показалось. В слове "птица" слышалась определенная доля нежности по отношению к собеседнице, и, главное, оно исключало возможную ошибку в имени. А то назовешь Олю Таней - позор, позор!..
- Здорово, - ответила Ленка. - Премьерствуешь?
- Помаленьку. Ты слыхала, что я вчера утонул, разбился, убит хулиганами и уже кремирован?
Ленка хмыкнула.
- Слыхала. Про "утонул" и про "разбился". Про хулиганов - это что-то новенькое... Но я в курсе: вчера мне звонила Наталья и сообщила каноническую версию.
- Ты не разубеждай никого, - попросил Стасик. - Пусть я умер. Я жажду Трагической славы... Да, кстати, а ты чего здесь?
- Пригласили. У Мананы, - женщина по имени Манана являлась режиссером передачи, - грандиозный замысел: твой монолог заменить нашим диалогом.
Она внимательно смотрела на Стасика: ждала _реакции_.
- Да? - рассеянно спросил Стасик, оглядываясь по сторонам, ища кого-то. - Толковый замысел. Мананка - молодец. А где она?
- Скрылась. Попросила меня сообщить тебе о диалоге и скрылась. Боится.
- Кого?
- Тебя, голуба. Ты же у нас го-ордый! Ты же мог не пожелать разделить славу. Даже со мной, со старым корешом...
- Я гордый, но умный. И широкий. Диалог интереснее монолога, это и ежу ясно. А диалог с тобой - только и мечтать!
Ленка, именно по-птичьи склонив на бок маленькую, под пажа причесанную головку, разглядывала Стасика, пытаясь, как и мамуля, понять: шутит Стасик или нет. Не поняла, спросила:
- Слушай, может, Наталья права?
- В чем?
- Ты стал благостным, как корова.
Ленка не заботилась о точности сравнений. Стасик знал ее особенность и не стал выяснять, почему корова благостна, почему благостен он сам и прочие мелочи. Он отлично понял, что хотела сказать Ленка.
- Версия о сумасшествии?
- Ага.
- Мамуля права: я сошел с ума, с рельсов, с катушек, с чего еще?.. Ты хоть к передаче готова, птица моя доверчивая?
- В общих чертах. - Обернулась, крикнула куда-то за фанерные щиты с наклеенными на них театральными афишами - славный уют телевизионной "гостиной". - Манана, выходи, он согласен. Он сошел с ума.
Из-за щитов вышла толстая черная Манана, украшенная лихими гренадерскими усами. Она смущенно усмехалась в усы.
- Стасик, - сказала она басом, - такова идея.
- Хорошая идея, - одобрил Стасик. - Давайте начинать, время - деньги. Я теперь сумасшедший, и с меня взятки гладки. Я могу все здесь поломать, и меня оправдают.
- Ты только выступи по делу, - попросила Манана. - А потом ломай на здоровье.
- Птица, - высокомерно спросил Стасик, - разве я когда-нибудь выступал не по делу?
- Что ты, что ты, Стасик! - испугалась Манана официально сумасшедшего артиста. - Я просто так, я автоматически... И Ленку тащи за собой.
- Ленка сама кого хошь потащит. Как паровоз... Мы сидим или стоим? Или бегаем?
- Сидите, сидите. Вон кресла... - Похлопала в ладоши: - Приступаем!
Давайте опустим все-таки долгие и крайне суетливые подробности подготовки к съемке, бессмысленную для непосвященного беготню гримеров, телеоператоров, звукооператоров, помощников, ассистентов, осветителей, давайте даже не станем описывать нудный момент поиска заставки и наконец-то! - появление ее на экране монитора. Давайте сразу начнем с первой фразы Стасика, сказанной "в эфир" и весьма насторожившей битую-перебитую, видавшую виды, имеющую тыщу выговоров и полторы тыщи благодарностей усатую режиссершу Манану.
А первая фраза была такой: