Рядом с врагом

Фон Штаммер наклонил голову, чтобы скрыть злой огонек в глазах. Его потная ладонь осторожно легла на угол стола, надавила кнопку. Послышался тревожный вой сирены…

Шерали рванулся к майору. Тускло блеснула рукоятка пистолета, и комендант стал медленно опускаться на пол.

Шерали спокойно вышел из кабинета. У проходной он прикрикнул по-немецки на молоденького офицера:

— Быстрей, быстрей!

Эти же слова он мысленно адресовал и самому себе. Нужно спешить.

Миновав центральную улицу, комиссар выбрался переулками на окраину.

В городке слышались рокот моторов, лай собак.

«Сорвалось!.. Недоглядел. А ведь совсем рядом были камеры, — ругал себя комиссар. — Недосмотрел!»

На кладбище его встретили встревоженные партизаны. Увидев, что Султанов жив-здоров, они сжали его в объятиях.

И снова лес прикрыл своей необъятной грудью группу смельчаков от погони. Прикрыл надежно, как верный друг.

ЛЕС ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Дерзкая вылазка комиссара в Червонный Гай дала свои результаты: в руках партизан оказались ценные сведения. Разумеется, гитлеровцы примут меры, чтобы изменить свой планы. Но сделать это быстро можно лишь в одном гарнизоне — в Червонном Гае. Захваченные же Шерали приказы, инструкции раскрывали замыслы и действия фашистов на оккупированной территории района, области.

Секретарь райкома Орлянский был доволен смелой разведкой.

Он по-отечески успокаивал Шерали:

— Не вешай носа, комиссар! Доберемся еще до тюрьмы. Тобой и так многое сделано.

Шерали слушал утешения Орлянского и продолжал сокрушаться:

— А ведь как хорошо могло бы получиться! И фон Штаммер сидел бы здесь, и наши были бы на свободе.

— Ничего, Шерали, все еще впереди.

Много добрых слов порывался сказать Орлянский этому скромному человеку, побывавшему в логове врага. В двух шагах в гитлеровском застенке находилась его жена. Как хотелось, должно быть, Шерали вызволить Тамару, жену секретаря райкома и других женщин! И все же он поступился личными интересами, прежде всего взялся за такое дело, от выполнения которого зависели дальнейшие действия партизанского соединения.

Много добрых слов порывался сказать секретарь, но смолчал. Опытный партийный работник, человек, повидавший жизнь, понял, что слова эти сейчас лишние. Орлянский лишь заметил:

— Мы еще доберемся до коменданта, не горюй, комиссар! Ну, а «птица», то бишь Кларк, — хорошая дичь. Настоящий зверюга. Прошел огни, воды и медные трубы.

Сидевший на лавке Опанас Гаврилович засопел.

— Крепко приходится расплачиваться за доверчивость, — продолжал Орлянский. — Большой урок для нас. Есть пословица: «Лучше поздно, чем никогда», да не очень-то она подходит сейчас. Врага чем раньше разоблачишь, тем лучше.

Опанас Гаврилович старался не смотреть ни на зятя, ни на Орлянского. Наконец он не выдержал:

— Промашка получилась, Сергей Михайлович! Видел этого Кларка я. Раньше всех. Взглянул в оконце тогда, увидел… А Равчук объяснил еще, что братец его отыскался. Говорит, что приблудный. Появился, дескать, неожиданно. Посмотрел да и все… Из головы вылетел этот братец… Не до него было. — Старик развел руками. — Ну и подлец Равчук…

Опанас Гаврилович выглядел провинившимся мальчуганом. Он растерянно моргал глазами, потирая лоб.

— Ведь как получилось… Говорит, братец…

— Равчук был прав насчет братца. «Братцы» они настоящие по черным делам, по пролитой ими крови советских людей! Всю сволочь собрали гитлеровцы со всего света.

Орлянский не договорил, поднялся: ждали другие дела.

— Возвращайтесь к себе… и за работу, — он улыбнулся. — Работать так, чтобы жарко было врагам, чтобы все вокруг горело от такой работы. В буквальном смысле горело.

Пожав руки Шерали и его тестю, Орлянский снова сел за стол, углубившись в изучение бумаг.

На пороге блиндажа Опанас Гаврилович остановился, хотел что-то сказать, но раздумал и, махнув рукой, вышел вслед за Султановым.

В лесу было сыро, промозгло. Сыпался мелкий снег, но не удерживался на голых ветках, таял. С сучьев падала холодная капель. Лес словно оплакивал умершее лето, тосковал по солнцу.

Решив все дела в штабе соединения, Султанов со своими партизанами выехал домой.

Так и называет теперь Шерали домом лагерь «Маленького гарнизона». Там же, в землянке, сейчас живет с Бахтияром бабка Марфа. Как пригодились в отряде ее руки! И женщина, почувствовав, что она всем нужна, еще проворнее стала работать.

— Бойкая девка, — шутил Опанас Гаврилович, — сбросила годков сорок.

К ней обращались по различным хозяйственным вопросам. Она успевала и поштопать, и постирать.

— Эх, сердешный, — приговаривала старуха. — За маменькой небось рос. Иголку разве так держат? Дай уж я сама.

Партизан, у которого пот выступил на лбу от этой мудреной работы, передавал иглу в ловкие пальцы бабки Марфы.

С независимым видом, чувствуя себя действительно как дома, по лагерю ходил Бахтияр.

Собственно, один он бывал очень редко. В отряде что ни партизан, то его друг-приятель. Все знали и о привычках, и о вкусах Бахтияра, знали о судьбе его матери. Многим он напоминал об их семьях, детях.

Бахтияр любил слушать сказки.