Рядом с врагом

Солдат с автоматом посторонился, чтобы пропустить Галю к выходу. Девушка незаметно моргнула Шерали: держись! И вышла спокойно, неторопливо.

Хоть Галя и получила возможность беспрепятственно бывать у комиссара, все же она не могла поговорить с ним: в палату заходил часовой.

Приходилось в скупые официальные слова вкладывать свой, понятный лишь им двоим, смысл.

Однажды Шерали сказал Гале:

— Удивляюсь, как-то вы сами до сих пор не заболели. Ведь в городе повальная эпидемия!

Это означало: «В городе повальные аресты. Ты же знаешь, что Тамара арестована. Неужели гитлеровцам невдомек, что ты моя родственница?»

Галя ответила:

— Сама удивляюсь. Но от эпидемии бежать не собираюсь. Я должна исполнить свой долг. Ведь я врач.

Шерали горько улыбнулся.

После каждого «врачебного визита» к комиссару, нужно было разыскать Тимофея и опять одной-двумя фразами сообщить ему о состоянии здоровья Шерали.

Галя передала Василенко о последнем приказании фон Штаммера.

— Что же будет, Тимоша? Замучает он Шерали!

— Будет… — многозначительно ответил Василенко. К вечеру он с очередным «грузом» выехал на «фатерлянд». Там его ждали.

Галя старалась поставить на ноги своего зятя. Благодаря ее усилиям Шерали действительно почувствовал себя лучше. Настроение и дух его особенно поднялись, когда Галя передала от Тимофея несколько добрых слов: «Мы принимаем все меры к вашему окончательному выздоровлению. Окончательному!»

Посоветовавшись с Шерали и Тимофеем, Галя сообщила фон Штаммеру:

— Ваш пленник почти поправился. Дня через три сможете побеседовать с ним.

НАСТОЯЩИЕ ХОЗЯЕВА

Первого ноября четверо вооруженных автоматами солдат привели партизанского комиссара в кабинет фон Штаммера — просторную комбату, окна которой выходили на широкую улицу. За домами, тянувшимися по той стороне улицы, начинался лес, виднелись заснеженные деревья. Обстановка в комнате была знакома Шерали по его ночному посещению. Вот большой письменный стол, за столом — кресло; по правую сторону от кресла — еще одна дверь, по-видимому во внутренние комнаты. Впереди стола — два кресла, поставленные друг против друга, а напротив окон, у стены, — диван, обитый лоснящейся кожей.

Знакомая обстановка.

Комиссара ввели в комнату, в ней никого не было. Шерали встал у стены, заложив руки за спину, по обеим сторонам встали два солдата, другие остались в коридоре у двери.

Через несколько минут в кабинет вошел фон Штаммер и за ним — человек в форме немецкого офицера. Майор, не глядя на комиссара, опустился в кресло, потом исподлобья стал рассматривать Султанова.

— Вот и пришлось встретиться.

Шерали не ответил. Он смотрел в окно, на лес.

— Вы, кажется, говорите по-немецки. Или от страха все забыли? Вы намерены отвечать?

— Спрашивайте, — по-прежнему не глядя на коменданта, сказал Шерали.

— Имя и фамилия? Откуда родом? Отвечать на все вопросы честно и откровенно.

Майор кивнул офицеру, и тот приготовился записывать.

— Имя мое — Шерали, фамилия — Султанов. Моя родина — Советский Союз.

Немецкие офицеры переглянулись. Фон Штаммер пожал плечами.

— Я хочу знать место рождения, национальность и твое звание. А территория эта будет наша, — заметил комендант.

— Место рождения — Узбекистан. Национальность — узбек. Звание — гражданин Советского Союза. Понятно тебе? — спокойно отвечал Шерали, также переходя на «ты».

Брови у майора взлетели вверх. Однако он сделал вид, что не расслышал слова «тебе».

— Узбек? А кто такие узбеки? Нет такой нации! Узбекистан! Нет такой страны! Есть Германия! Ну, Америка, Италия, а про Узбекистан не слыхал!

Фон Штаммер любил не только допрашивать, пытать, но вначале немного поиздеваться, «пошутить».

Шерали был невозмутим.

— Если господин майор не знает о существований узбеков, то узбеки отлично знают великих Бетховена И Баха, Лессинга и Гейне, Шиллера и Моцарта! В то время, когда господин майор и подобные ему уничтожают города и села, когда они обращают народы Европы в рабство, узбеки создают оросительные каналы, делают землю красивее и богаче.

Офицеры опять переглянулись. Фон Штаммер старался ничем не выдавать своего возмущения и ненависти.

— Эту лекцию следовало читать партизанам… — оборвал он. — Я ее не пойму…

Майор решил переменить тактику. «В сущности, какое мне дело до того, где он родился и кто по национальности?» — думал он.

Он повернулся к столу и, открыв один из ящиков, вытащил из него черную папку.

— Нам известно все, что касается партизанского отряда, действующего в районе Червонного Гая и не оставляющего в покое мирное население и гарнизон. Поэтому я требую подробно рассказать все об отряде.

Комиссар усмехнулся:

— Что же меня спрашивать, если вам все известно? Неужели нечего делать? Да я ничего и не скажу.

— А может, подумаете? Вам есть о чем подумать. Советую.

Комендант начал допрос. Но это было только вступление. За вступлением последуют другие испытанные методы.

Прикусив губу, Шерали старается думать о другом. Думать о деревьях, о хороших, добрых людях. Несколько раз он теряет сознание. Но его вновь возвращают к жизни. Вновь перед ним встает фон Штаммер.