Рядом с зоопарком

Август Валерик провел у бабушки. Скучно. Никого из ребят не знает. Пойти в клуб мотозавода или в парк не решался. Здешние нравы не отличались какой-то исключительной вежливостью, чужого «могли и обидеть ни за что ни про что». Занимался в основном тем, что напропалую смотрел телевизор. Выходил во двор. Там под рябинами стояла кровать с растянутой сеткой, можно было бы от нечего делать попрыгать на ней, доставая рукой до рдевших в вышине гроздей, или просто по-стариковски сидеть, пережевывая невеселые свои думы. Время от времени со стороны бычника доносилось протяжное мычание. Быки, видно, чувствовали, что приговорены, жаловались на судьбу. Немного отступала тоска, когда работал в огороде: поливал огурцы или рассаживал викторию, которой была тут целая плантация, но все равно мысли постоянно толклись вокруг Алика и проклятой курточки. Сам, конечно, виноват. Надо было рассказать все Алику. У него столько знакомых! И тогда сразу, по горячим следам, они с помощью их могли выручить курточку. Отдал бы ее — и подальше от Алика и его компании, не надо ему никаких курточек. А бабушка приставала к нему: «Что с тобой, внучек? Не заболел ли?» Заколебала.

Глава девятая ХОР

В школу Валерик ходил с удовольствием. В отличники не доводилось выбиваться, но похвалы учителей были нередкими, а это прибавляло уверенности. Да и друзья. Кроме Димы, конечно, особенно близких не было, но все же… Но вот начались занятия, а радости нет. Какая может быть радость, если в школе Алик.

Алик нагнал Валерика в коридоре, приобнял за плечо, как старший любящий брат.

— Курточку замылить решил, да?

Валерик ждал этого вопроса, никакое чудо отвратить его не могло.

— Знаешь ли, так получилось… в общем, нет ее у меня. Сняли.

— Свистишь — сняли? А хотя мне все равно. Не касается. Гони тогда бабки.

— Бабки… У меня есть вот двенадцать рублей, за обеды отдать…

— Ты что, издеваешься, чумарик? Забыл, что ли, сколько она стоит?

— Где же я столько возьму?

— Тогда гони курточку.

— Нет у меня ее… Ты не думай… курточка мне не нужна. Я расплачусь… постепенно.

Из учительской вышел Авенир Александрович. На директоре был серый в чуть проглядывающую полоску костюм-тройка, под горлом модный галстук, туфли молодцевато поскрипывали при ходьбе.

— Что, друзья, соскучились за каникулы? — сказал он, приостановившись. Алик вежливо склонил голову: а как же, конечно. — Да, Чирков, сейчас хор начинается, ты не забыл?

— Я?.. Нет, не забыл, — живо откликнулся Валерик.

По правде сказать, он и в голове не держал этого хора. Для восьмиклассников хор вовсе не обязателен. Он и не помнил, когда последний раз был на этом хоре, однако возникла возможность увильнуть от Алика, еще одна, хоть и небольшая отсрочка, отчего ею не воспользоваться. Вслед за Авениром Александровичем он юркнул в физкультурный зал, где проводились занятия, — Алик же остался за дверью.

Директор вдруг резко обернулся к нему, посмотрел с прищуром.

— Ребята! — сказал он. — Посмотрите все на Чиркова.

Хор повернул головы, внимательно посмотрел на Валерика, отчего тот мгновенно сделался пунцовым.

— Заметили, какая у него красивая прическа?

Вот оно что! У Валерика отлегло от сердца. Директор имел пунктик насчет внешнего вида. На видном месте были написаны слова Чехова о том, что в человеке должно быть все прекрасно. Повсюду: в коридоре, в столовой, в туалетах поблескивали зеркала. Переступил порог школы — взгляни на себя, может, тебе срочно требуется зайти в умывальную комнату. Авенира Александровича за его пунктик ученики иногда называли Сувениром. Всегда в новеньком, тщательно отутюженном, скрипучем и блестящем, он и в самом деле напоминал дорогую, изящную вещь из магазина подарков.

Несколько лет назад Авенир Александрович загорелся идеей создать самый большой в городе хор. Конечно же, это оказалось не таким простым делом, ведь школа не была самой большой в городе, поэтому директор частенько сам следил за тем, как проходят занятия, заботился о посещаемости. Сказав, что еще заглянет, он ушел по своим делам, а руководитель хора Ангелина Анатольевна начала репетицию.

Разучивали песню о собаке. Песня, в принципе, нравилась Валерику, хотя она была для малышей. Все равно в этот день ему было не до песен. Он и не пел, просто стоял, думал о своем.

— Мальчик, ты каким голосом поешь?

— Нормальным.

— Я спрашиваю, первым или вторым?

— Вторым, наверно, — сказать «первым» Валерику показалось почему-то нескромным.

— Ну, тогда встань вот сюда и пой вторым. — Ангелина Анатольевна переставила его в другую шеренгу.

Пропели куплет, и Ангелина Анатольевна, вздохнув, сказала своим мягким красивым голосом:

— В кошмарном сне такое не приснится… Послушайте, как я спою. — Она легонько пробежала кончиками пальцев по лебедино изогнутой шее, как бы настраивая голос, касаясь невидимых колков, тряхнула рукой и запела. Пела она хорошо, и Валерик со злой иронией подумал: «Вот и пела бы одна, зачем заставлять делать других то, с чем и сама хорошо справляешься».

Куплет пропели еще раз. Ангелина Анатольевна сказала:

— Вы лаете, а не поете.