Рианон

– Есть одно но, – осмелился заметить кто-то из министров. – Я имею в виду то, что в Минуэле работаю непревзойденные мастеровые и оружейники. С их пушками, мечами и палицами вряд ли что-то сможет сравниться.

– Их качество оружия против нашей численности, – Теренс усмехнулся. – Разве наши кузнецы работают намного хуже их, а воины подготовлены не намного лучше?

Риторический вопрос так и повис в воздухе. Хоть те или иные предположения продолжали высказываться, но втайне каждый уже знал, что в победе не стоит сомневаться. Возможно, каждого уже привлекала и богатая добыча. Сложно забыть о том, что кроме искусных кузнецов страну населяют еще и весьма умелые девушки, с чьим искусством ткать гобелены мало что сравниться. Любое из их произведений на рынках соседних государств стоило бы целого состояния. И какое бы отличное оружие не изготавливали их мужчины, мастеровых победить намного проще, чем хорошо подготовленных воинов.

Морен тоже был бы рад не сомневаться в победе, но его вдруг вновь захлестнуло непрошенное ощущение того, что каждый находящийся здесь обречен. Несвоевременное и ни чем не обоснованное чувство опять опустилось на него, как черный полог, скрывая очевидные триумф и реальность.

– Изготовьте лучшие карты, возьмите проводников, которые хорошо знают гористую местность в Темной Косе и присылайте гонцов каждый день, чтобы сообщать о ходе событий, – напутствовал Манфред, перед тем, как отпустить своих военачальников.

– Победа уже в наших руках, не сомневайтесь, ваше величество, – шепнул Теренс, склоняясь к протянутой ему руке с черным опалом, чтобы коснуться камня губами. То же сделали по очереди и все остальные, кого король отпускал с совета.

Морен поморщился.

– Значит, у Менуэла нет шансов, – заключил он.

– Если только им не поможет тот, кто якобы всегда становится на сторону правых, – съехидничал Дункан, знавший, что новое упоминание о непостижимой силе заденет всех.

– Тогда будем предполагать, что правы мы и он постучится к нам в лагерь, предлагая защиту, – тут же парировал Морен и сазу пожалел о своих словах. Глаза Днкана так и зажглись.

– Осторожно, – насмешливо предупредил он, – говорят, что этот воин еще вдобавок ко всему и сильнейший из волшебников, для него не стоит особо труда просочиться сквозь трубы, огонь или поток воды в наш замок. Вдруг он окажется прямо здесь, сейчас, среди нас…

Зловещие слова пронеслись над залой, как вызов. Дункан будто призывал на головы уже готовых воевать и уверенных в своей победе людей необъяснимое зло. А может, он просто хотел запугать всех. От него такого можно ожидать. Но стоит подойти к этому с точки зрения логики и сразу становится понятно, что подобное просто невозможно. Сквозь пламя мерно полыхающие на фитилях свеч не может просочиться в эту залу что-то живое и подобное джину, что-то, что можно внести вместе с кубком вина или графином воды, что-то, что способно прилететь сюда вместе с дующим ветром. Никакое многоглазое существо не может взирать на собравшихся с резьбы каждого канделябра и все-таки у Морена возникло чувство, будто каждый язычок огня на многочисленных свечах это глаз, и все они принадлежат одному существу неопределенных размеров и возможностей. Нужно быть богом, чтобы, оставаясь одним существом, при этом обтекать весь мир. Но кто сказал, что этот воин не бог. Воин, призванный в места яростных схваток, чтобы восстановить справедливость. Не поднималось даже вопроса о том, чтобы с помощью денег или уговоров переманить его на свою сторону. Во-первых, никто не знал, кто он такой и где его найти, во-вторых, он прослыл неподкупным и в-третьих существовал обычай известный всем по своей воли или даже против нее и абсолютно независимо от собственных предпочтений этот воин становится только на сторону тех, кого считает наиболее справедливыми. Было ли это на самом деле так или же им попросту руководили какие-то личные мотивы, во всяком случае, он выбирал только сам вместе с кем сражаться, никогда не требовал награды и не принимал даров. Никто не мог похвастать даже тем, что разговаривал с ним. Безымянный и безликий рыцарь никогда не вел переговоров с могущественными людьми мира сего, но они-то трепетали перед ним, точнее перед его решением, потому что исход битвы всегда зависел от того, на чьей стороне будет он.