Ряженые. Сказание о вождях

— …Рассуди сама, — объяснял-втолковывал он Марийке. Пожалуй, не столько Марийке, сколько самому себе: — в Израиле ведь не было, как в России, убийственного размежевания по «цвету»: белые, красные, зеленые? Не было избиения единокровных по иезуитскому критерию: «КАКО ВЕРУЮШИ?» Скажем, используешь ли наемный труд? Не спекулянт ли мешочник, которых в России снимали с поездов и стреляли без суда. Словом, буржуй — не буржуй? А ежели партиец, не гребешь ли выше партмаксимума? И прочее тому подобное… Здесь такого самоедства не было и в помине. Никто никому ни в карман, ни в черепную коробку не заглядывал с целью — выведать и разоблачить… У всех, и у нищих, и у миллионеров-евреев была одна-единственная, объединявшая всех цель и идея: СТРАНА! Отчего же наш рав… ведь не бойкий газетчик, который ради красного словца не пожалеет родного отца, а — серьезный ученый-исследователь, выверяющий с научным тщанием любой вывод, любую формулировку, почему он так рубанул? Сравнил действия отцов-основателей с кровавым ленинским палачеством? И говорил ведь это не однажды. И в ешиве. И как-то даже на курсах гидов, у которых ветер в голове и которые тут же решили, что у раввина, конечно же! «чердак поехал»…

— Картина должна быть сбалансированной, — так завершил Юра свои объяснения Марийке, удивившейся холодку, с которым муж разговаривал со своим раввом по телефону. — В политических оценках неправомерно личные чувства возводить в абсолют. Пыхтеть и злобствовать, как дорогой рав Бенджамин…

Ивритские газеты по-прежнему не торопились печатать стенограмму, привезенную Юрой из Москвы. Снимали с нее копии, восторгались по телефону мужеством Сергея Ковалева, и только… Юра передал стенограмму Сергея Ковалева корреспонденту «Нью-Йорк Таймс». И там не спешили…

«Нью-Йорк Таймс» дало лишь сообщение агентства «Рейтер» о том, что Сергей Ковалев 1-го мая 1995-го выступил в Конгрессе США, в комиссии по безопасности в Европе. А затем даже решилось опубликовать выдержки из его официальной речи в Конгрессе о чеченской авантюре…

И, конечно же, все, как одна, и ивритские, и английские, и русскоязычные газеты, дружно оповестили своих читателей, что депутата российской Думы Сергея Ковалева наградили в Штатах медалью за героизм. И, более того, окрестили современным Сахаровым.

Спасибо, шелудивые, и на том!..

Глава 6 Поселение «эль Фрат». Феноменальный Сулико

Но до этих дней еще надо было дожить. Много автоматного огня и арабских взрывов прогремело в Израиле до постоянно откладываемой туристской фирмой встречи наших героев в Москве; немало пролито крови пассажиров в автобусах, женщин, детей… Вернемся к тем дням, когда мысль о командировке в «пшенклятый Интурист» у Скряги-Тучника только родилась. Лили январские ледяные дожди девяносто третьего, полагали, более спокойного…

За белыми турецкими стенами Старого города, в тесной квартирке Аксельродов с видом на мусульманские святыни, неумолчно, как глуховатый колокол из Православной части Иерусалима, звенел голос Марийки: «Дом! Дом! Дом!»

Не было дня, чтобы Марийка не вспоминала о доме; дети, вскрикивая во сне, будили друг друга, Ахава снова болела, ей не хватало воздуха… Когда теснота, наконец, довела Марийку до слез, она позвонила матери в Тель-Авив, и, неделю спустя, та доставила в чемоданчике «дипломат» все оставшиеся у нее шекели с портретами неведомых ей израильских вождей («Я их банкам не верю.»).

Дом становился реальностью. Осталось немногое, уломать упрямого Юрастика, который о «поселениях» почему-то не хотел и слышать, и — найти, наконец, хороший дом, удовлетворив все семейные требования: просторный, «чтоб разместилась вся орава», — мечтала Ксения Ивановна, «не продувной», это просила бабушка, и, по наказу Марийки, «чтоб никаких лестниц! Бабушка от нашей иерусалимской крутизны каждый день помирает, и коляску нет сил тащить, бросаю внизу.»

Как ни желанен был для израильских подрядчиков — «кабланов» Ксенин «cash» (наличные), для виллы в Иерусалиме и даже для большой, на три-четыре спальни, квартиры сумма, как и предполагал Юра, была смехотворно мала. Ксения оставила у него на неделю свою «Вольво», и Юра, волей-неволей, двинулся на поиски.

Однако вначале вовсе не в поселения, а в район Катамон, который иногда называли «дном Иерусалима». Даже отыскал две полуразрушенные квартиры, которые можно объединить в одну и отремонтировать. Для этого у них, пожалуй, денег достаточно. На остановке автобуса встретил знакомого, учителя иврита. Поведал учителю радостно, что теперь ему, Юре, ни к чему забираться в места, где стреляют по детям. Здесь он никого не выселил, не утеснил…

Знакомый посмотрел на Юру удивленно.

— А на какой улице ты стоишь? — спросил он.

Юра отыскал взглядом на доме железную табличку. Улица называлась «Пальмах» — в честь военных отрядов рабочей партии, отвоевавших государство Израиль…

Учитель иврита усмехнулся, посоветовал, по доброму, не мучить самого себя. Даже оплот израильского либерализма — Тель-Авивский Университет возведен на месте арабской деревни…