Ряженые. Сказание о вождях

Юра был оглушен: «У могил патриархов?! В Святом и для евреев и для арабов месте!..»

Голос диктора звенел, — словно объявлял о начале войны. Впрочем, война могла начаться в любую минуту… Юра выскочил из автобуса на первой же остановке, позвонил из автомата в свой компьютерный отдел, попросил, если можно, сегодня его заменить: он должен быть дома, рядом со своими малютками.

Местный транспорт — из Иерусалима в Эль Фрат — отправляется лишь трижды в день. Пришлось долго голосовать в толчее солдат-отпускников, на развилке шоссе на Рамаллу, наполовину перекрытом сегодня демонстрантами всех мастей «Зеленые» клеймят Рабина, «Шалом ахшав» (Мир немедленно!) — славит.

Добрался до своего Эль Фрата лишь через два с половиной часа.

Задыхаясь, влетел в дом. Никого. Лишь бабушка гремит на кухне горшками.

— Где дети?

Голос у бабушки безмятежный, «еще довоенный», мелькнуло у Юры:

— ВнучА ушла с «паровозиком». В хате холодно. Решила погреть наших козляток на солнышке.

Выскочил на улицу. Откуда-то гремит чужой металлический голос. В «матюгальник» орут, что ли? Добежал до угла, откуда открывался каменистый пятачок, Сенатская площадь Эль Фрата, как называл ее Юра: на «Сенатской» происходили все сходки и партийные «разборки». Там темнела плотная, будто сбитая в кулак толпа, колыхавшаяся от возбуждения и что-то кричавшая. Подбежал ближе, сразу различил несколько «своих», в черных шляпах. Ортодоксы из американцев — самые непримиримые. А вот двое из Южной Африки, беглецы от «каторжника Манделы», как они его неизменно величали.

Чуть поодаль горбится на холодном ветру Сулико. Примчался впопыхах без пальто, в своих неизменных солдатских шортах с белыми ниточками «цицес» по бокам. Пританцовывает на худых ногах поодаль от толпы. Вроде он и тут, и в стороне. Нет его…

Марийки с коляской нигде не было.

Но о чем вещал звеневший «матюгальник»?

— «Геройский подвиг Баруха Гольдшейна, которым полна сегодня наша печать, блистательный ответ поселенцев мертвому правительству Рабина. Завтра в Кирьят Арба торжественные похороны героя, на которые…»

— Урэ-эй! — во всю силу своих легких вскричала толпа. И забила в ладоши, задвигалась. — Все поедем туда!

«О, Господи!» — И тут Юра увидел Марийку с «паровозиком» — длинной, из двух отсеков, никелированной американской коляской на шинах-дутиках. Жена слушала оратора тоже поодаль от толчеи, хоронясь за камнем с подветренной стороны, и… тоже аплодировала.

Марийка никогда не была модницей. До свадьбы неизменно появлялась в своем полосатом платье, стянутом у длинного «журавлиного» горла какой-то медяшкой. А сейчас — мать натаскала тряпок, никаких шкафов не хватает. Расклешенная марийкина юбка до пят полощется на диком ветру, как флаг корабля…

Сменились ораторы, передав друг другу «матюгальник». Зазвучал вдруг знакомый, с хрипотцой «адмиральский бас», который Марийка отчего-то ненавидела с первого дня. Не поверил самому себе: ослышался? Наконец, разглядел оратора в спортивном «олимпийском» свитере, поднявшегося на плоский камень — трибунку с мегафоном в руках. «Шушана?!»

Кинулся к Марийке разъяренный: — Мари! Ты что, модница, с ума сошла?! Чему ты аплодируешь?!

— Ты разве не слышал? — воскликнула раскрасневшаяся Марийка, когда он потащил и ее, и «паровозик» с детьми подальше от ревущей толпы. — Митинг в честь геройского подвига…

— Какого подвига?! Это ужасная провокация! Вроде той, когда кто-то хотел взорвать мечеть Эль Акса…

— О чем ты говоришь, Юрастик?! — возмутилась Марийка. — Если все будут молчать, нам жизни не будет. Каждый раз, когда я высовываюсь за ворота Эль Фрата, навстречу летит камень. Только выскочили с Ксенией на серпантин, на втором витке разбили в «Вольве» стекло, она помчалась вниз, как на самолете, чуть не сорвалась в это чертово каменное «вади», а там, если греметь до дна, костей не соберешь… Утром швырнули в американца бутылку с «коктейлем Молотова», машина взорвалась…

— Так, — молвил Юра стянутыми, скорее, не от холода, а от нервного напряжения губами. — Сегодня дождались и большего: в мечетях объявлен «джихад». Священная война.

— Пусть только полезут! Мы уже звонили на израильскую базу, которая у шоссе. Там объявлена боевая тревога. Здесь, в Эль Фрат, у всех автоматы. Нельзя медлить. На войне как на войне. Пока мы не проучим их в самой Рамалле нам житья не будет…

От Юры аж пар пошел.

— Значит, ты уже объявила войну всем арабам, дур… — едва удержал брань на кончике языка. Хохотнул нервически: — Слушай, ты бы хоть в Еврейский Закон заглянула… для самовоспитания…

На каких условиях может быть объявлена, по еврейским книгам, война? — усталым и сердитым голосом педагога, раздосадованного бестолковостью учеников, продолжил Юра… — Почему об этом не во время? Как раз самое время. Объявляет царь, вспомнила? Но при каких непременных условиях? Если с ним согласен весь синедрион — семьдесят мудрецов. И Пророк подтверждает, что Бог этого хочет… А вы с Шушаной одни решили за всю иерархию еврейских мудрецов…