Ряженые. Сказание о вождях

На второй петле «серпантина» звякнул о «Вольву» камень, разбил, судя по стеклянному звону, фару машины. Юра добавил газу, рванул по «серпантину» со скоростью, которую никогда себе не позволял, и все же от засады не ушел. На дне «вади» машину ждала, прячась за валунами, целая группа великовозрастных юнцов. Застучало вдруг по крыше камнепадом. Один из камней разбил боковое стекло. Осколки осыпали детей. Игорек закричал, стекляшка впилась ему в щечку. Юра круто затормозил, выскочил из машины с автоматом в руках и принялся стрелять в воздух. Нажимал гашетку до тех пор, пока бежавшая к машине засада с камнями в руках не бросилась наутек…

Вырвались, наконец, на «пограничное» шоссе, задержались у первого же патруля. Молодые парни с новенькими автоматами Калашникова. Палестинская полиция в черных робах. Юра сказал им о нападении, вызвав в ответ неприкрытую усмешку.

В госпитале «Хадасса» Игорьку сделали укол от столбняка и перевязали. Марийка к своему врачу уж не поехала. Вернулись в Эль Фрат засветло.

И тут же позвонил Сулико.

— Юрочка, убили пастуха, сторожившего в нашем «вади» овец. Палестинская полиция, записавшая номер «Вольво», сказала… убил ты. Сказала-мазала, кто им поверит?! Но… наша территория входит в группу «Си», охрана смешанная. И от Арафата люди, и от Рабина. Двойной дозор, так его и этак. На улицу не выглядывай. Поставим у твоего дома охрану с телефоном.

На другое утро в Эль Фрат въехало сразу два джипа. На одном израильский офицер полиции и десантники ЦАХАЛА. На другом — палестинцы. Израильтяне составили протокол: Юрий Аксельрод стрелял в воздух. Самооборона от терроризма. Палестинцы не согласились со словом «самооборона». Квалифицировали иначе: непредумышленное убийство. Решит суд, сказали…

Кто знает, когда бы израильский суд назначил рассмотрение столь обычного ныне дела, но вспыхнул вдруг скандал, попавший в газеты: в Хевроне, как известно, еще полгода назад убили камнем раввина, отца восьмерых детей, Арафат все эти полгода «искал» убийц, и Ицхак Рабин, на одной из своих пресс-конференций, гневно напомнил ему об этом. Тот в ответ вскричал, отыщи лучше своих убийц. Застрелили невинного старого араба — пастуха… Убийца наказан?!

Рабин поинтересовался, в чем дело? Полиция прислала объяснения. «Убил поселенец, русский…»

«Ах, русский! — воскликнул Рабин. — Кстати, в списках «русских мафиозо» его нет?.. Почему медлят с судом?

Поселение Эль Фрат наняло двух защитников. Марийка настояла, чтоб Юра позвонил в Париж — адвокату, который был в Израиле туристом и обещал, если понадобиться, взять симпатичного ему гида под защиту. К удивлению Юры, парижанин прилетел. И зажег зал страстной речью, напечатанной всеми газетами страны. И документы, и свидетели, и справки из госпиталя о ранении ребенка были предоставлены, и даже пухлая щечка Игорька, на которой, правда, и следа от пореза почти не осталось, демонстрировалась. И судья — грустная пожилая женщина в черной накидке — взглянула на интеллигентного большеглазого ответчика материнским взглядом, все говорило о том, каков будет приговор.

«Бог не выдаст, свинья не съест», — обнадеженно шепнула Ксения Ивановна Марийке.

Небольшой зал, до отказа забитый поселенцами, прикатившими даже из далекой Кирьят-Арбы, почти ликовал.

Но сколько может заседать суд? Час-два, но не пять же часов? Первым заволновался адвокат-парижанин, которому давно уж было пора улетать, а он остался…

— Судя по моему опыту, вмешалась политика, — наконец, произнес он.

Это зал понимал и без него…

— Хавейрим! — дико вскричали из дальнего ряда. — Они его засудят.

Пожилой американец из Эль Фрата шагнул, прихрамывая, к столику секретаря, оглянулся на зал.

«Хавейрим» осталось не очень много. Большинство выскочило из душного зала ранее: дома дети, заботы, дела. Но упорно досидевшие до конца вскочили на ноги, — американец грохнул по столу секретарши суда тростью.

Началось светопреставление, — свист по-российски, в два пальца, вой, мяуканье. Немыслимый галдеж продолжался до тех пор, пока не выскочила судья. Морщинистое лицо правосудия горело праведным гневом.

— За неуважение к суду — шесть суток ареста! — крикнуло правосудие. Всем!

Юра вскочил со скамьи, всплеснув руками:

— Это несправедливо!

Судья оглянулась взбешенно:

— Двадцать суток, как зачинщику!

Не успел еще Юра осознать смысла пронзительного женского голоса, как на его руках и ногах были защелкнуты железные «браслеты». Увидев на взметнувшихся руках Юры наручники, зал снова вскричал, но — запоздало и вразнобой. Двое огромных полицейских-марокканцев уже вынесли приговоренного под локти в заднюю дверь, водворили его в тюремный «воронок», который немедленно двинулся…

Давненько Юру не тряс по пригородным ухабам «черный ворон». Пока тряслись, обступили его воспоминания из жизни, которая, казалось, ушла безвозвратно. Нары, параша, вонь переполненных «транзиток», в которых оголодавший вор оглядывает тебя с головы до ног. Болело плечо, так торопливо у здания суда подсаживали в машину.