Ричард Длинные Руки – бургграф

За два квартала будто кто-то облил холодной водой. Я охнул и ускорил шаг, потом сорвался на бег. Народ с воплями бежал в том же направлении: к церквушке отца Шкреда. Меня обгоняли, толкали. Я слышал испуганно-радостные крики, как всегда, когда где-то горит дом, на что можно полюбоваться и порадоваться, что полыхает не твой. Наконец дома раздвинулись, мои ноги похолодели, но я заставил себя подойти ближе.

В небо упирается сверкающим острием громадный айсберг, глазам больно от блеска. Солнце отражается во всех гранях, словно там высится исполинский кристалл алмаза. Несмотря на теплый день и прямые солнечные лучи, под ледяным утесом сухо. Ошарашенный народ стоит кольцом, бегущие замедляют шаг и подходят уже почти на цыпочках.

Мне протискиваться нет надобности, вижу поверх голов, как под ледяным утесом все же потемнела земля, спустя минуту показалась первая струйка воды. Значит, все-таки лед, а то почудилось вообще невесть что. От льдины явственно веет Арктикой, тундрой, белым безмолвием.

Глава 12

В толпе тишина, смотрят потрясенно, не слышно воплей, как было бы при пожаре, никто не суетится, не бросается что-то делать, спасать… Да кого спасать, тоска сжала меня, как гигантская ладонь детский мячик. Если там внутри и осталась церквушка, то все в ней превращено в лед. Чудовищная магия сумела как-то создать огромное количество воды и мгновенно заморозить ее… Или просто создала лед, не привлекая воду?

Я безотчетно проталкивался ближе, народ расступается нехотя, никто не смотрит даже, кто толкает, взгляды всех устремлены на исполинскую глыбу льда. Тесной группкой стоят дюжие и одинаково одетые люди с эмблемами гильдии суконщиков, а в середке сам мастер Пауэр. Я протолкался к нему, суконщики заворчали, Пауэр оглянулся, недовольный, но узнал меня, пугливо оглянулся по сторонам и сказал шепотом:

– Что вы делаете…

– Смотрите вперед, – прошептал я.

Он послушно повернулся, я услышал шепот:

– Приношу свои соболезнования. Вы тоже здесь бывали…

– Как все случилось? – спросил я глухо.

– Не знаю, – ответил он, – но вот Ульрих был поблизости как раз. Он все видел…

Второй, на которого он указал, оглянулся, злой и раздраженный:

– Тихо ты, дурак… Не болтай лишнего.

Я вытащил золотую монету, показал и кивнул в сторону ближайшего трактира. Суконщики переглянулись, посмотрели на Пауэра. Тот кивнул, и вся группа начала проталкиваться вслед за мной. Я оглянулся в последний раз, из-под глыбы потекли струйки воды, но сама глыба вроде бы простоит так еще не одни сутки, пока не растает.

В харчевне нам отвели на чистой половине отдельную комнату, пришлось заплатить втрое дороже, суконщики расположились за столом, на меня смотрят с выжидательной враждебностью.

– Как все случилось? – повторил я.

Пауэр кивнул на одного из членов своей гильдии, худого остроносого человечка с выпуклыми, как у лягушки, глазами.

– Ульрих был с самого начала.

Суконщик коротко поклонился, сказал торопливо, чуть пригнувшись к столу и понижая голос:

– Вы не поверите, ваша милость… Там на площади играли детишки, рисовали на земле всякое. К ним подошел какой-то монах, заговорил, потом взял у них мел и тоже начал рисовать. Мы как раз с Тулиусом там стояли поблизости. Сперва подумал, что монах начнет детям говорить о Боге, остались еще такие, что бродят и все ноют и ноют о Божьей благодати, о загробной жизни… Я уж подумал, что надо пойти и дать в ухо, ну разве можно детям о загробной жизни?.. А потом я засомневался. Что-то не понравилось…

Он умолк, я спросил нетерпеливо:

– Что?

– Почудилось, рисует не мелом, – сказал Ульрих с некоторым затруднением. – Хоть и далеко мы стояли, но все-таки видел, что в руке никакого мела. С другой стороны, линия от руки шла четкая, жирная, будто держит большой кусок…

– Дальше!

– И так он нарисовал что-то совсем несообразное. Детям не понравилось, хотели затереть и нарисовать свое, но он удержал их, сказав, что сейчас покажет удивительную картину. Дети стали ждать, а он начал бормотать что-то, махать руками. Мы сперва подумали, что он читает молитву, монах же, а когда сообразили, что это черная магия и надо остановить, было поздно…

Он торопливо налил себе, выпил, осмотрел остекленевшими глазами, продолжил сипло:

– Прямо из-под земли ударил черный свет, будто там в недрах какое-то окно открылось во всю дурь!.. И тут же этот сатанинский свет стал твердым. Я сам видел, потом один ребенок поднял камешек, швырнул, и камень отскочил с таким звоном, будто ударил в лист железа!

Второй, которого он назвал Тулиусом, сказал тихо:

– Это уже потом, когда лед посветлел…

– Нет, – возразил Ульрих. – Сперва аж зазвенело, но потом стало монолитом. Тут уж не зазвенит… И только тогда всех нас проняло. Мы все к колдовству привыкли, но у нас все по мелочи: заговоры, привороты, отвороты, любовное зелье, амулеты для любовных чар, амулеты для защиты от них… А здесь вот такое сразу! Народ, как видели, ошалел. Тишина какая…