Ричард Длинные Руки — бургграф

— Об этом я уже наслышан, — согласился я. — Это говорит о коммерческой хватке членов городского совета. Но ни о чем более... И что, надо поймать и привести прямо в совет?

Он ухмыльнулся:

— Зачем в совет? Там под ним есть просторная тюрьма. И такая, что не выберешься.

Де Леже добавил осторожно:

— Насколько я помню, в таких случаях формулировка бывает: живым или мертвым. А разница в оплате не так уж и велика.

— Всё понятно, — ответил я. — Рад, что вы все приличные люди, это написано на ваших лицах, и не позарились на такое бесстыдное предложение. Думаю, это какая-то ошибка. Я ни с кем из совета не ссорился, я их даже не знаю...

Денифель ухмыльнулся:

— Да? А Бриклайт? — Я удивился:

— А он что, тоже в совете?

Они переглядывались, усмехались, наконец Денифель сообщил тоном полнейшего превосходства:

— Господин Бриклайт и есть настоящий глава городского совета. Дедрино слишком увяз в пьянстве. Говорят, сам Бриклайт и приучил его к бутылке, но это всё вранье, господин Дедрино и раньше пил. Так что всё делается по указке господина Бриклайта. А вы, ваша милость, повздорили с ним в первый же день...

— Это когда же?

— А когда вступились за ту ведьму.

— Она ведьма?

— Ведьма, раз отказалась продать свою землю господину Бриклайту.

Я сказал медленно, всматриваясь в его лицо:

— А не ты ли был среди тех, кто старался ее... уговорить в тот день?

Он смешался, торопливо отвел глаза, голос сразу стал извиняющимся:

— Мы в стороне, но мы ведь тоже граждане Тараскона...

Я допил чай, поднялся:

— Спасибо, всё было очень вкусно. Рад, что вы не поверили в эту клевету и не пытаетесь заработать деньги, на которых будет кровь. Где, говорите, я могу поспать до утра, пока кончится этот проклятый дождь?

Денифель кивнул женщине, что всё это время молчала, только зыркала от плиты в нашу сторону настороженно и невесело.

— Марица, постели его милости в соседней комнате. Да не забудь принести чистые простыни!

Она кивнула, я направился к двери вслед за нею, спиной чувствовал каждое движение оставшихся за столами, даже видел, кто в какой позе сидит. На удивление никто не шевельнулся, не бросился с ножом, стараясь поразить между лопаток.

Я обернулся на пороге, они смотрят в спину напряженно и уже как будто приняли решение.

— Вообще-то, — сказал я небрежно, — пусть не очень рассчитывают получить эти десять золотых. Жизнь всё-таки дороже.

Я закрыл за собой, женщина торопливо перестилала постель, на меня не смотрела, я терпеливо ждал, наконец она распрямилась и сказала тихо:

— Лучше бы вы уехали.

— А мне дадут? — Она вздохнула:

— Не знаю. Зачем вы ссорились с Бриклайтом?

— Защищал такую же женщину, — ответил я. Она снова вздохнула:

— Знаю. Уже весь город знает. Но Бриклайт... хороший человек. Он так много сделал для города!

— А для отдельных людей?

— Все стали богаче, — ответила она.

— А вы не слыхали, — спросил я, — что не в деньгах счастье?

Она слабо улыбнулась, мол, хорошо так говорить тем, у кого сундуки с золотом, поправила волосы, став на мгновение похожей на Амелию, та точно так же поправляет прическу, вышла, плотно закрыв дверь.

Глава 7

Я быстро осмотрел комнату, крепкие каменные стены, два окошка почти в мой рост, но такие узкие, что едва пролезет рука, не окна, а бойницы, в самом помещении только кровать, небольшой столик и одно старое кресло.

Кровать послушно заскрипела, я снял сапог, бросил на середину комнаты, на цыпочках подбежал, поднял и после паузы подбросил его в воздух, чтобы ударился о пол, как будто его швырнула с кровати небрежная мужская рука. Наверняка слушают за дверью внимательно, звуки доносятся к ним именно те, которых ожидают.

Я торопливо обулся, как можно тише подошел к стене, приложил ухо. Странное чувство, когда вызываешь в себе эти умения лучше слышать и видеть по-другому: тревожно-сладкое, как будто начинает работать второе сердце, добавочные легкие или еще что-то важное, но почти забытое из-за спокойной и сытой жизни. Можно предположить, что когда-то человеку было настолько хреново среди каких-нибудь динозавров или саблезубых, что пользовался всем-всем, только потому и выжил, а потом начал обрастать жирком, а из старых умений только и осталась безобидная способность шевелить ушами. Да и то не у всех.

Голоса раздавались громче, затем толстая стена стала превращаться в некое подобие мутной воды, проступило пять багровых фигур. Они всё еще за столом, только одна настолько близко ко мне, что я невольно задержал дыхание, чтобы не выдать себя, вдруг у этого мерзавца такой же тонкой слух.

Именно он прислушивался, затем сказал так громко, что я чуть отпрянул:

— Тихо... Уже заснул. Марица ушла?

По голосу я узнал Денифеля. Один из сидевших за столом проворчал:

— Ушла.

— Ну и хорошо, — бросил Денифель. — Не одобряет...

— Дура.

— Да ладно, ее так воспитали. Самому такая нравится. Не так ли?

— Да иди ты!.. Как тебе этот... благородный? Спит, привык, что весь мир должен ему служить.

— Послужим, — проворчал Денифель.