Ричард Длинные Руки - Король-консорт

Бобик ринулся мне на шею, я уперся в землю и устоял, обнял в ответ и потискал, арбогастр посматривал с иронией и что-то пережевывал хрустящее, картинно перекашивая нижнюю челюсть.

— Все, — сказал я нервно, — торопимся. Это значит, спешим!..

Бобик запрыгал вокруг, выказывая готовность куда угодно, это же так здорово — мчаться и мчаться, арбогастр молча повернулся боком, подставляя стремя.

Я вставил ногу, женщин не видно, фанфаронить не перед кем, поднялся в седло и велел:

— Давай к замку Орлиный Клык. Не помнишь? Это на стыке Шателлена, Турнедо и Фоссано...

Он тряхнул гривой, я понял и пригнулся, и в следующее мгновение надо мной заревел ураган.

Мы мчались и мчались, срезая угол земель королевства Бурнанды, когда Бобик возбужденно гавкнул, привлекая внимание, подпрыгнул, а то сослепу не замечу, и, резко развернувшись прямо в воздухе, с треском проломился сквозь высокий кустарник с мелкими розовыми цветочками.

Я сказал сердито:

— Зайчик, с чего бы это он, не знаешь? Пойдем взглянем, а если что, обругаем вдвоем, мало не покажется.

Арбогастр пошел через кусты, словно это высокая трава, я только ноги поднимал, сучья такие, что и сапоги пропорют, а далеко впереди послышался мощный и требовательный гавк.

Кусты распахнулись, мы вылетели на поляну, едва не растоптав тела двух мужчин в кожаных доспехах, хотя их топтать уже можно, оба плавают в собственной крови, у одного череп рассечен до переносицы, а под деревом, упершись в него спиной, сидит, склонив голову на грудь, юноша с кровью на голове.

Бобик уже перед ним, требовательно лизнул в лицо, оглянулся, в глазах укор, ползем, как черепахи.

Раненый с трудом поднял голову, обеими ладонями зажимает широкую рану на животе, кровь залила не только одежду, но и землю под ним.

Я торопливо покинул седло, Бобик отступил, а раненый с трудом свел глаза и, различив, что к нему в кровавом мареве приближается человек, прошептал:

— Я... барон Джильберт Шервин... я не убежал... так и скажите...

— Тихо, — бросил я, — сами скажете, сэр.

— Я умираю, — проговорил он с трудом, и кровь хлынула изо рта. Он закашлялся и добавил: — Я не... опозорил...

— А кто сомневается? — спросил я и наложил обе ладони на его лоб и затылок. Пальцы ощутили глубокие раны, как он только еще дышит и в сознании. — Крепитесь, сэр. Сейчас вам станет лучше...

Он прошептал:

— Уже нет...

— Зря сомневаетесь, — возразил я с достоинством. — Благородный человек иногда может опуститься и до презренной работы лекаря. Просто так, для забавы... Любопытно бывает ощутить себя как бы простым человеком.

Его глаза округлились, еще не понял, что с ним происходит, только продолжал смотреть в меня с прежним непонятным отчаянием.

— Сэр?

— Я же не простой лекарь, — объяснил я снисходительно, — а из благородных! Естественно, мы все умеем лучше, чем простые. Чувствуете лучше?.. Я имею в виду себя, зачем вам остальные.

— Уже лучше, — прошептал он. — Я верю, вы человек благородный и скажете всем, что я не скрылся...

Голос его начал звучать сильнее. Я наконец отнял руки, юноша распахнул глаза, чистые и василькового цвета, как утреннее небо, в них росло изумление.

— Сэр...

— Все в порядке, — сказал я. — Ваши раны затянулись. Смерть вам не грозит. Во всяком случае, не от этих... В смысле, не сейчас.

Он проговорил с изумлением:

— Сэр... вы истратили такой ценный амулет... на незнакомого человека?

Я покачал головой.

— Не благодарите, этот амулет во мне. Я все еще паладин, сам, бывало, изумляюсь. Сможете воздеться? Или хотя бы встать?

Он оперся о ствол дерева, поднялся еще с неуверенностью, но заулыбался, не веря своим ощущениям.

— Это просто чудо! Вон та сволочь перерубила мне жилы на правой ноге... Если бы даже выжил, все равно был калекой... Сэр, я ваш вечный должник. Только скажите...

Я выставил перед собой ладони.

— Никакой благодарности. Это долг, который мы с вами несем и будем нести вечно. А теперь, дорогой друг, я вынужден спешить дальше.

— Сэр! — прокричал он с отчаянием в голосе. — Судя по вашему коню и собаке, вы человек благородный...

— Судя по коню и собаке? — переспросил я. — Ну да, если судить по коню и собаке. Что-то меня все больше замечают по ним, хотя я и сам вроде бы не стал мельче.

— Сэр...

Он умоляюще протянул ко мне залитую кровью руку, кровь уже засохла, но осыпаться коричневыми струпьями не спешит и потому выглядит страшновато.

— Сэр, мне нужно...

— Тихо-тихо, — сказал я. — Вам уже лучше, как вижу. Где, кстати, ваш конь?.. Тут все истоптано копытами.

Его качнуло, все-таки потеря крови сказывается, но ухватился за ствол дерева, постоял несколько мгновений, перебарывая головокружение.

Дышит часто, как я заметил по своей врожденной проницательности, глаза вытаращены, все еще ошарашен быстрым излечением.

— Коня?.. Ах да, ухватили за повод, как он только и дался, утащили силой. Жаль, он был просто замечательный. И такой верный...

Пошатываясь, он отошел на пару шагов и поднял из травы меч, длинный, залитый кровью по самую рукоять и с пощербленным лезвием.

— Двоих я зарубил, — произнес он гордо, — двоих ранил...

— Да, — согласился я, — это весьма.

— Их было четверо, сэр!