Ричард Длинные Руки - Король-консорт

— Что-то особенное?

— Очень.

Монахи и священники смотрят со скорбью и печалью, отец Форенберг перекрестился и что-то сказал отцу Хайгелорху. Тот вздохнул и покачал головой.

Самый большой фрагмент рамы сухо треснул и разломился надвое, подгребая под собой мелкие.

Я пробормотал:

— Самоликвидация?

Отец Форенбег ответил так же тихо:

— Кончился срок его жизни. Только и всего.

Я сказал шепотом:

— Знаю людей, которые смогли бы попытаться восстановить.

Он взглянул на меня с острым осуждением.

— Мы не общаемся с нечестивыми магами!

— Это не маги, — объяснил я, — а монахи-цистерианцы. Не слышали?

Отец Форенберг покачал головой, в его голосе прозвучала ласковая укоризна:

— Брат паладин... мы знаем цистерианцев. Они на верном пути. Но это еще дети... Неужели думаете, могут что-то из того, чего не можем мы?

Я пожал плечами.

— Прошу простить меня, святые отцы. Ваши возможности почему-то скрыты от меня. А у цистерианцев прозрачные системы.

Отец Форенберг сказал тем же ласковым голосом, каким разговаривают с домашними собачками и детьми:

— Все в свое время, брат паладин.

Массивные фрагменты рамы еще в двух местах

треснули, опустились ниже. Я заметил, что зеркало продолжает дробиться, вон рассыпается тяжелая фигурная композиция, что держалась на самом верху, но уцелела, когда с грохотом и треском обрушилась на каменный пол, однако сейчас медленно и с печальным достоинством распадается на части, рассыпается, превращается в совсем крохотные фрагменты...

Отец Муассак не отводил взгляда погрустневших глаз от бывшего зеркала, где все уже не потрескивает, а тихо-тихо шуршит, опускаясь к полу и заполняя пустоты.

Вид у отца Форенберга таков, что рушится его жизнь, явно он больше всех работал с этим зеркалом, и сейчас у него появится масса свободного времени.

Я встал рядом и сказал с подчеркнутым сочувствием:

— Приношу самые теплые соболезнования. А как вы относитесь к зеркалам, что позволяют перемещаться?

Он скосил глаза в мою сторону.

— Ни одно зеркало не запрещает...

— Простите, — уточнил я, — вы же любите точные научные формулировки, типа сколько ангелов на острие одной игры! Я имею в виду, позволяют перемещаться через них... на большие расстояния? Р-р-раз — и в другом месте!

Он посмотрел уже внимательнее.

— Вы сами такие видели? Или только слухи?

— Видел, — ответил я скромно, — и пользовался.

Он вздрогнул, повернул ко мне голову. Глаза округлились, он всмотрелся внимательно, я мило улыбнулся в ответ.

— И не только такие, отец Форенберг. А есть еще...

— Говорите, — потребовал он шепотом. — Нет, пойдемте отсюда. Здесь уже ничем не помочь.

Его келья намного просторнее моей, однако роскоши нет, только стол, несколько простых кресел и книжные шкафы под самый потолок, но книг там уже почти нет.

Он молча указал на крайнее кресло, я сел, засмотрелся, как рядом на полке в изящной подставке поблескивают выпуклыми стеклянными формами песчаные часы. Сперва принял за клепсидру, привык видеть в таких постоянно переливающуюся воду, намного реже песок, но здесь из верхней перевернутой колбы струится нечто тончайшее, напоминающее прямой луч серого лазера, что не вода и не песок.

В нижней растет аккуратная горка, а на стекле четкие отметины, означающие, как я понял, часы, четвертушки и даже минуты.

— Красиво, — сказал я подхалимски, — просто замечательно! Это такой металл?.. Или особого рода истолченный песок с некими примесями?

Он придвинул кресло поудобнее, чтобы хорошо видеть мое лицо в пламени свечи, ответил рассеянно:

— Нет... это Сомерхальдер.

— Сомерхальдер? — переспросил я. — Это такой минерал?

Он покачал головой, не отрывая внимательного взгляда от книги.

— Нет-ет, Джон Сомерхальдер. Был такой великий колдун.

— А-а-а, — сказал я понимающе. — Его работа? Он создал?

Он посмотрел на меня, как на дурака.

— При чем тут создал? Я убил его и сжег, а это его пепел. Намного удобнее, чем лучший просеянный мастерами песок. И в то же время напоминание, враг не дремлет... Сомерхальдер на свете не один.

Он ласково улыбнулся мне, добрый и милый ревнитель старых традиций в одежде, это же так важно, поинтересовался:

— Так что насчет зеркал, что вы где-то видели?

Я рассказал почти без утайки о двух зеркалах. В одном из которых можно наблюдать за непонятно где расположенной комнатой, полной волшебных сокровищ, что совсем не волшебные, где время от времени появляется некий маг, и о втором, где видишь дивный мир, в котором так хотелось бы жить...

Рассказал и о зеркалах в покоях леди Элинор, теперь герцогини Элинор, в одном можно видеть себя очень измененным, старым или в другой одежде и в непонятно каком месте, а другое показывает странный багровый мир, тоже полный диковинных вещей...

Он слушал очень внимательно, глаза то загорались восторгом, то мрачнели. Когда я умолк, он ухватил кубок с вином и осушил до дна, рука заметно тряслась.

— Сколько еще диковин в мире, — сказал он жарко, — эх, если бы...

— Что, — спросил я. — Что мешает?

— Нам нельзя покидать Храм, — ответил он потускневшим голосом.

— Почему?

Он вздохнул.

— Просто не можем. Не спрашивай, это долго объяснять, да и сам запутаюсь.