Ричард Длинные Руки — курпринц

— Такая казнь применяется, — пояснил он, — только в случае, скажем, гражданской войны за трон или каких-то подобных деяний. Но если особа королевской крови вступает в сговор с чужестранцами с целью свержения законной власти короля, это рассматривается как государственная измена!

— Гм, — сказал я, — вообще-то я понимаю, гражданская — это когда драка между своими…

— Совершенно верно, ваше высочество!

— В худшем случае, — сказал я, — династия разве что может поменяться, но для королевства это как бы и незаметно? Но если призвать чужака… гм… то и королевство можно ликвидировать.

— Да, — подтвердил Сандорин, — измена своему королю в пользу чужого — это гораздо хуже простого мятежа!

Я поинтересовался:

— А какое наказание в этом случае?

Сандорин коротко взглянул на принца Клавеля. Тот начал медленно и страшно бледнеть, а я подумал, что наследника престола Бриттии учили по тем же книгам, что и наследника престола Вендовера.

Принц Сандорин посмотрел на меня с немалым изумлением.

— Ваше высочество…

— Что не так? — спросил я сварливо.

— Вы не знаете?

— Я много не знаю, — ответил я благочестиво, — потому что я христианин, а христианин должен верить, а знать необязательно. А вы… выходит, знаете много?

Последнее я произнес с угрожающим подтекстом, и он сказал поспешно:

— Нет-нет, я знаю еще меньше вас, но это пришлось выучить еще в детстве!.. Увы, ваше высочество, законодательством любого королевства предусмотрена за измену в пользу иностранной державы обязательность четвертования.

Альбрехт время от времени поглядывал на смертельно взбледнувшего принца Клавеля, вздохнул с сочувствием.

— Ваше высочество, а если… ну, в связи с законом военного времени просто махнуть рукой на тонкости процедур?

— Повесить? — спросил я.

— Проще отрубить голову, — посоветовал он. — А то веревку нужно искать обязательно шелковую… Да и достойнее для члена королевской семьи, хоть и запятнавшего… гм.

Я взглядом указал на Сандорина, тот раздулся от негодования и сказал весьма резко:

— Никакие законы военного времени не в состоянии отменять или как-то изменять чрезвычайные приговоры о государственной измене! Вы должны это знать, граф, по вашему виду вы кажетесь человеком достаточно образованным, вон какой у вас плащ!

— Гм, — сказал Альбрехт задумчиво.

— Для преступлений такого ранга, — сказал Сандорин твердо, — предусмотрено четвертование на городской площади перед большим стечением народа с обязательным троекратным повешением, но не до самой смерти, а потом раздавливание клещами и отрезание…

— Чего, — спросил Альбрехт с недоверием, — гениталий?

Сандорин сказал уверенно:

— Мошонки, граф!

— Что? — переспросил Альбрехт.

— Мошонки, — повторил Сандорин. — Только мошонки. Так сказано в законе.

— Там так и сказано? — поинтересовался я в недоверии. — Что, гениталии не трогать?

Сандорин развел руками.

— Нет, там сказано только, что надлежит клещами медленно раздавить, а потом и отрезать мошонку, затем вспороть живот и достать внутренности, чтобы все сжечь тут же рядом с казнимым на жаровне. Дабы он видел и вдыхал смрад своих предательских внутренностей.

— Ага, — сказал я, — если ничего уточняющего не сказано, то пусть срезают все под корень!.. Мы что, крючкотворцы? А потом что?.. Ах да, ломом перебить руки и ноги, раздробить все суставы… Или это сперва? До чего же сложная штука юриспруденция…

Курпринц Клавель стоит настолько бледный и с закатывающимися глазами, что оба стража придвинулись к нему, готовые в любой момент подхватить, если сомлеет и рухнет.

— Хорошо, — сказал я наконец, — закон есть закон, кто мы перед ним? Нужно повиноваться.

Сандорин сказал гордо:

— Вот-вот! Закон должен быть выше даже королей!

— Золотые слова, — сказал и посмотрел на принца с подлинным уважением. — Даже выше королей… А как насчет императоров?

Он подумал, вздохнул.

— До императоров я не дочитал, отец отправил меня с войском к вам.

Я оглядел всех, развел руками.

— Не хочется, но надо давить клещами, а потом отрезать мошонку, все равно она уже ни к чему не будет годная. Ну а если честно, какая вам, принц, разница: давить или не давить? Все равно уже пользоваться не придется…

У него начали закатываться глаза, он дрожал всем телом, но все еще держался на ногах, цепляясь за самолюбие высокородного человека.

Принц Сандорин сказал с подъемом:

— Тогда я представлю наш вердикт городским властям Нисьонска. Уверен, они с радостью пойдут нам навстречу, так как подобные зрелища укрепляют городские и прочие власти, а народ лучше запоминает, что законы уважать нужно.

— И вообще, — заметил Альбрехт глубокомысленно, — хорошая казнь привлекает народ больше, чем ярмарка или бродячие актеры.

— Panem et circenses, — согласился я. — Нельзя не отметить воспитательного и культурологического значения публичной казни, особенно с такими милыми деталями, как отрезание на виду у всей публики мошонки.

— Брр-р-р, — сказал Палант.

— Ага, — сказал я удовлетворенно, — представил? Почти ощутил? Ну как себя чувствуешь, расскажи, да с подробностями!

Палант покрутил головой, уже такой же бледный, как и принц Клавель.